-- Я не инородец! -- со стоном выдавил из себя княжич.
-- Пойдешь старой тропой, детской,-- велел Богит.-- На полуденной стороне Рощи ныне есть сторожа для бродников приходящих. Ожидай меня там. Теперь торопись. Не мучай род. Они не могут долго смотреть.
Всем хорошо известно с глубокой древности, что жрецы и волхвы никогда не имели своей собственной памяти. Время выпадало на их глазах, как выпадает на траву вечерняя роса. Когда жрецы возвращались в свои святилища, дни по каплям стекали из их глаз в озеро, не видимое для непосвященных, простых смертных. Упавший в озеро день разбегался по его поверхности тонким водяным платом, а поверх потом, спустя один рассвет и один закат, ложился прозрачный слой-пенка нового дня.
У жрецов не было своей памяти. Зато, задержавшись на берегу своего тайного озера хотя бы на одну стигму бытия, они могли увидеть каждый из принесенных ими дней в отдельности или же все разом. Задержавшись чуть дольше, они без особого труда прозревали глубины времени, вылитого в озеро их предшественниками, жрецами-пращурами. Если из глаз жреца вытекало все его время, а он продолжал пристально вглядываться в глубину, тогда он мог прозреть самое начало времен, дно, твердое только с другой стороны, с той, где времени еще нет. Тогда он видел красные зрачки того, что было во мраке перед приходом богов, а те красные зрачки начинали видеть самого жреца.
Старый жрец Богит едва не ослеп от жгучей росы минувшего дня. Он встал на кольце-берегу святилища Даждьбога, и две багровых капли упали из его глаз, всколыхнув кругами уже неподвижное, стылое время.
Он прозрел и сразу увидел весь минувший день целиком, от берега до берега. Он увидел чужую радугу над градом. Он увидел смятенный род Туров и великий страх рода, поднимавшийся вихрем выше всех веж и кузнечных дымов. Он увидел на земле тень оборотня-волкодлака, что легла за спиной княжича и осталась портить землю тягучим пятном сажи.
Княжич вырос и окреп, но теперь издалека пах ромейским ладаном.
Лицо его стало светлее, но походило на полированный камень, которым хвалятся ромеи.
Он перестал хромать, но ступал легко и осторожно, словно шел по льду, зная, где опасные места.
Он принес в своих глазах ясный и не по годам мудрый взгляд, но в его глазах мерцали чужие звезды.
Его дыхание отдавало ветром, по которому нельзя определить сторону света, откуда такой ветер дует, а на губах княжича остался след от какой-то прозрачной восковой печати.
