град, уже ведая, что сможет обойтись без вещей руки прародителя Тура.
“Дерево горит. Дерево истлеет и уйдет в землю,-- думал Стимар, невольно следя за двумя малыми, которые бежали во весь дух вдоль стены кремника.-- Как листва осенью. Теперь я знаю. Я привезу сюда камень. Белый, как свет. Я возведу новые стены, которые не сгорят никогда. Царьград старше моего рода и старше всех исконных родов северского племени. Я привезу сюда искусных мастеров-каменщиков. Будут мостовые, как в Царьграде. А вокруг до самого леса выложу по земле мозаики. Станут дивиться сами ромеи. Я возведу храм. Такой, что будет выше даже Софии Премудрой[46]. Пусть весь град уместится в моем храме. Я привезу сюда отца Адриана. Он станет епископом для моего рода. Я попрошу за него василевса. Так будет. И тогда меня благословит стать василевсом сам апостол Андрей[47].”
-- Княжич! С кем ты говоришь? С сонными мухами? -- донесся сзади веселый голос слобожанина, без опаски оставившего за чужими межами всю поклажу своих обережных заговоров и пришедшего за княжичем налегке.
“Не хватит нынче твоего разумения, Брога”,-- усмехнулся мудрый княжич.
Тогда старый жрец очнулся и наконец переступил через кольцо святилища, поняв, что наделенного опасной мудростью последыша придется встречать ему самому.
-- Здороваюсь с градом,-- вслух ответил через плечо Стимар.
-- Негромко здороваешься, княжич. Не в силу. Верно, велишь граду принять тебя, как надумал? Без величания?
-- Без величания, Брога. Успеется...-- радостно вздохнул княжич, уже увидев свои мостовые и мозаики, белые каменные стены и храм посреди разросшегся втрое новыми каменными стенами кремника.
-- Проведу тебя прямо к кремнику, никто не приметит,-- пообещал Брога.-- Покажу тебе нашу, слободскую тропу. Волчью.
Княжич изумленно обернулся.
-- Волчью, княжич...-- с удовольствием повторил Брога.-- Вам, Туровым, не ведома. У вас свои тропы, у нас свои.
-- Отдаешь свою тайну, Брога?
-- Отдаю, княжич. Нынче мой дар.
Туровы тоже издревле держали такие потайные тропы, которые вели и к Слободе, и в землю рода Всеборовых, и к иным соседям.
Протаптывали их, ходили по ним и заговаривали свои следы только малые. Друг другу и передавали их -- братья братьям. По обычаю, прокладывать такие тропы в земли инородцев и устраивать на них засады можно было только до совершеннолетия, до дня посвящения в воины. После того дня эти забавы считались уже зазорными, хотя и не запретными. Все знали, что молодшие из чужих родов могут подобраться к овчарне, или к овину, или же к самому тыну, так, что и своя собака их не учует, и сторожам разве что мышь померещится. Ведь у молодших были свои крепкие заговоры, иные не слабее княжеских. Однако все старшие ведали и то, что вреда от тех вылазок немного, а пользы для будущих охотников и воинов -- вовсе немало. Недаром даже князья, сойдясь на межевом сходе, порой начинали разговор с того, что хвалились между собой своими детскими тропами, божились друг перед другом, что могут привести соседа с того места прямо в его собственный кремник, не попавшись на глаза даже сороке.
