— Многоуважаемая Полина Степановна! Прошу вас, пожалуйста, сюда, на наш общий праздник! — повысил голос Одинцов, оглядываясь, и попросил: — Роман, зови Полину Степановну, последнее время она стала плохо слышать.
Роман, обрадовавшись предлогу, с готовностью вышел на кухню, но никого там не нашел и вернулся с клочком бумаги.
— Наша Степановна исчезла, яко дух святый, оставив вот сие эпистолярное послание. — Он помахал перед собой клочком бумаги. — «Дорогие родственники! Вынуждена покинуть вас по весьма срочному и важному делу, — прочитал он, делая глубокомысленное и серьезное лицо. — Вернусь не ранее девяти часов к вечеру. С уважением к вам и пожеланием милостей и благословения Божьего — Полина Радзинская».
— Какой изысканный стиль! — восхитился Одинцов, — Вот что значит без разбору читать истории о любви и верности. Вот тебе пример актера. Знаешь, она последнее время, кажется, пристрастилась на митинги бегать, стала подлинной патриоткой… Это ее личное дело, но кто сварит кофе?
— Я сварю, не надо, Вадим, на нее сердиться, она хорошая и смешная. А чем ей еще жить? — сказал Роман, вновь прошел на кухню, зажег газ, поставил воду для кофе и сел. Теперь у него совершенно изменилось лицо — оно как-то сразу отяжелело, даже постарело, и когда он вернулся в гостиную с двумя чашками темной дымящейся жидкости, Одинцов, сидевший все в том же кресле и, казалось, в той же позе, пристально, из-под густых черных бровей взглянул племяннику в глаза. Роман слегка кивнул и, ставя чашки с кофе на стол, покосился на бутылку с коньяком — ему захотелось выпить еще. Он налил себе, вопросительно взглянул на дядю.
— Что ж, давай, — согласился Одинцов, и они опять выпили, и затем что-то случилось.
Смакуя густой кофе с коньяком, добавленным по примеру дяди, Роман отвлекся лишь на мгновение и тут же услышал упавший и расколовший пространство нежный звон, — ему показалось, что рядом появился некто совершенно посторонний и внимательно наблюдает за ним, — ощущение это было сильным и устойчивым. Ему стало не по себе, и с языка уже была готова сорваться насмешливая фраза о нечистой силе, но, взглянув на дядю, он осекся. Перед ним сидел совершенно незнакомый человек, с пристальными, проникающими глазами, с молодо отвердевшим в какой-то своей далекой мысли лицом. «Что за черт», — сказал Роман самому себе, пытаясь осмыслить происходящее и не подпасть под непонятное настроение, он не терпел душевной дряхлости, не признавал всяческой чертовщины, а сейчас все выламывалось из его недолгого жизненного опыта, и он растерялся.
