Любовь моя, ты для меня, наверное, —
вся жизнь, всё, что в ней вечно,
что мгновенное.
Заря, отрада — искренняя, верная,
дышу тобой, иначе — не могу.
Лицо твое, сквозь дни и годы — юное,
в лучах моей любви — золотолунное,
я сравнивал с луною в полнолуние.
Я сравнивал, а нынче — не могу.
Когда Луна с «Луною-9» встретилась,
в подлунном мире что-то вдруг наметилось
такое, что влюбленным мной заметилось:
по-старому писать я не могу!
Прощай, былого лирика великая,
прощай, моя былая луноликая!
Но неужели станешь ты безликая?
Нет, допустить такого не могу!
В твое лицо смотрю с утра до вечера,
твои глаза распахнуты доверчиво,
в твоих зрачках весна качает веточки,
и я без них всё так же не могу.
Опять вдвоем в работу мы впрягаемся,
и даже если иногда ругаемся
и так ругаться не остерегаемся,
без этих ссор я тоже не могу!
Товарищ мой, мы — что-то неделимое,
и это, видно, непреодолимое,
на счастье жизнью каждый день даримое, —
отдельно не хочу и не могу.
А годы как цепочка журавлиная:
коротенькой была, а стала — длинная.
Прощайте, птицы! Их живому клину я
машу печально вслед, пока могу.
Ах, много было, милая, налетано.
Но сколько впереди еще наметано!
А небо нам с тобой на пару отдано, —
летать один, как прежде, не могу.
Всё, что мое — твое, вдвоем освоили,
построено — так, значит, вместе строили.
Пусть спорили, но строили, хоть спорили,
и я уже иначе не могу.
Старинным слогом слуха не насилуя,
луну в покое я оставил, милая,
но чувствую в себе, как прежде, силу я
любить тебя — иначе не могу.
1964
Перевод Р. Казаковой
