Честь для женщины нашей — святая святых.
Там, где труд с нею дружен, нужда — со двора,
Славься, женщина, мой вдохновившая стих,
славься, женщина — мать, и жена, и сестра!
Мать… И, сердце в далекое детство маня,
хлопотуньи седой возникают черты.
Ты вынашивала, ты вскормила меня,
мир явила глазам и сознанию ты.
Долго ль в юность войти?.. Первой встречи вино
черных глаз колдовство и газелей поток…
Комсомолки, не смейтесь — не так уж давно
отшумел и Гафуровой юности срок!
Мы женились — жена оказалась щедра:
осыпала детьми, как богач серебром.
И спасибо жене дорогой — детвора
превратила в шумливый скворечник мой дом.
А иной и полюбит соседскую дочь,
да крупинку сурьмы ей купить — недосуг,
смотришь — всё прозевал! И в глазах — день и ночь
паутину плетет сожаленья паук.
Вы — созвездье счастливое жизни моей,
неразлучные спутницы: мать, и жена,
и сестра, и дочурка — всё женщина! С ней
неразрывно душа моя сопряжена.
Без метлы запустенье и мерзость в домах:
поцелуев не знавший — подобен кроту.
Жизнь без женщины милой — пирушка впотьмах,
и вино без нее опреснеет во рту.
Я скажу откровенно, всем сердцем любя:
без тебя и поэтом не стал бы Гафур,
потеряли б окраску цветы без тебя
и остался б от музыки звуков сумбур.
Мед несладким бы стал, несоленою — соль,
мир пришел бы, лишенный тебя, к тупику.
Камню только неведомы радость и боль,
а любовь на земле — одному ишаку.
Если мы тебя спутницей не назовем,
нам природа суровый свой вынесет суд.
Если жить и трудиться не будем вдвоем,
в прах рассыплется жизни священный сосуд.
Выше гор взнесены наши головы ввысь,
и не рушит их горе, не клонит их страх.
Видишь — молнии нашего гнева зажглись
в твердо сжатых руках и в орлиных бровях.
Ливнем слез может хлынуть на землю туман,
до макушки окутавший Гауризанкар.
Но небес не обрушит немецкий таран,
