— Почему же ты считал мудрыми обычаи предков? Они ведь тоже могли оказаться плодами общего заблуждения.
— Но повелитель... — бывший фараон торопливо ищет ответ. Иногда труднее всего выразить словами именно самоочевиднейшие вещи. — В конце концов, я ведь слышал голоса богов! Они обращались ко мне, беседовали со мной, задавали вопросы, удостаивали советами.
— Это интересно, владыка Египта, — когда и как же ты слышал их?
— В их храмах, когда, удалившись, мои подданные оставляли меня наедине с ними — и с моим сердцем.
— Что же за боги говорили с твоим сердцем, фараон?
— Великие и светлые боги: Ра, правящий небесной ладьей, Осирис, что должен судить мертвых, Тот, дающий мудрость.
— Почему ты считал, что это именно их голоса?
— Они называли свои имена, повелитель.
— Эти имена могли быть присвоены любыми низшими божествами или демонами.
— Но повелитель, голоса звучали именно в храмах великих богов!
— Почему бы не предположить, что вечная суетность дворцовой жизни не оставляла тебе в другое время возможности и желания получше прислушаться к своему сердцу? — бог мертвых тянет руку за собственной чашей. — Расскажи мне лучше о Ра. Ибо кому же еще, как не сыновьям, хвалить своих отцов?
И понятная немногим улыбка пробегает по лицу бога мертвых. В колеблющемся пламени светильников он кажется не более живым, чем сидящие перед ним мертвецы.
— Ра — это великий бог, сын творца мира Птаха, — начинает фараон, — каждый день его сияющая ладья проходит по небосводу, неся миру свет.
— И столь великий бог позволил умереть своему сыну — если не ошибаюсь, от весьма жалкой, неподобающей божеству болезни? Но продолжай, фараон, мне интересно. Ты как-то собирался изложить отцу свои претензии?
Растерянно помолчав, тень фараона продолжает:
— После того, как была замурована гробница, по истечении дней траура бог мертвых Анубис должен был зайти за мной, чтобы отвести в ладью Ра. Сев рядом с великим богом, я бы отплыл на заход солнца, на блаженные поля Иллау.
— И чем же ты собирался заниматься на этих блаженных полях?
— Пребывать вечно в почете и славе, окруженный служившими мне под небом Египта людьми.
— Иначе говоря, мир мертвых представлялся тебе увековеченной копией мира живых? — Гадес, усмехаясь, отщипывает ягоду от виноградной кисти. Все протяжение стола уставлено изысканнейшим угощением, но его мертвых подданных не волнует пища живых. — Когда вы, люди, принимаетесь рассуждать о мироздании, то ваши лживые откровения кажутся склеенными из обломков вдребезги расколотых истин. Зачем богам делать мир мертвых подобием мира живых — от того ли, что ваш мир так совершенен или потому, что у богов не хватит фантазии на что-то иное? Зачем бы этому вашему Анубису с собачьей головой мотаться за тенями умерших царей, которым дорога в страну смерти так же открыта, как и любому покойнику? Скажи-ка лучше, фараон, в каком виде ты намеревался предстать перед Ра — тенью, как сейчас, или облаченным в свой труп?
