— Что считать чужие годы? От этого только сам скорее состаришься…
Внезапно из глубины коридора раздается вязкий голос:
— Кто это там?
Бартоломеу хочет знать, кто в гостиной разговаривает с его женой. Мунда равнодушно пожимает плечами:
— У тебя что-нибудь болит? А то врач здесь, давай жалуйся.
— У меня ничего не болит, и я ни на что не жалуюсь. Но раз доктор здесь, пригласи его на праздничный ужин.
Дона Мунда делает вид, что не слышит. Но утюг еще яростней налегает на доску. Муж никогда ничего не праздновал. Ни одно событие не способно было его развеселить. С какой же стати он на пороге могилы решил вдруг праздновать рожденье?
— А ты, Мундинья, — кричит он из глубины коридора, — добудь свечек для торта. Я на этот раз хочу задуть их все до одной… Семьдесят штук…
— Ты? Да у тебя дыхания и на одну свечу не хватит…
— Погашу все равно. Не дутьем, так пуканьем.
Слышен сдавленный смешок. Нервы врача на пределе.
Единственное, чего ему сейчас хочется, так это попасть как можно скорее в спальню механика и выяснить, что с документами. Наступает тишина, никто не говорит ни слова, пока наконец не слышится снова голос Бартоломеу:
— Доктор еще здесь?
— Да, я здесь, я сейчас к вам приду.
— Извините за грубость, доктор, но было бы весело: именинник гасит свечи на торте хорошим бзденом.
Люди вообще не стареют: у них только годы прибавляются. Одни бедняки стареют по-настоящему. Богачи сохраняются, кто лучше, кто хуже. Вот что бормочет Бартоломеу из глубины коридора.
— Вы пока не входите, доктор. Я сам к вам выйду, когда гостиная будет украшена и стол накрыт.
Дона Мунда не отшучивается, не огрызается. Но все больше и больше накручивает себя:
— Извини уж меня, муж мой Бартоломеу, но я палец о палец не ударю, чтобы организовать тебе этот дурацкий день рождения.
— Я ничего не слышу.
— Хочешь праздника, сам и устраивай. Мне не до пирожных и не до воздушных шариков.
— Иногда у меня в ушах так звенит, доктор. Я ведь уже вам рассказывал об этом, да? Вот, например, сейчас моя жена что-то лопочет, а у меня в голове один свист.
Бартоломеу велит обоим, чтобы немедленно подошли. Жена и гость повинуются. Мунда идет вперед, внезапно механик набрасывается на нее из темноты и бесцеремонно заключает в жесткие объятия. Он сжимает ей руки, сдавливает ее и шепчет:
— Мундинья, Мундинья, это что, народное восстание?
— Пусти меня!
— Нет, ты испечешь пирожные, и наготовишь всяких сластей, и украсишь гостиную, и разошлешь приглашения, и сделаешь все, что я пожелаю…
