Жанна нервно расправила на груди позаимствованную у хозяйки столу, в золотистом блеске которой тоже было нечто пленящее, зачаровывающее. Совершенно ясно, что лучше бы ей освободиться от чар этого человека, пока вино и полумрак еще более не усилили соблазна. Такого мужчины она никогда прежде не встречала и хорошо понимала, насколько неспособна противиться его обаянию, необычным знакам внимания, как изголодалась ее юная открытая душа по доброте и ласке. Жанна была перед доном Раулем как на ладони и он вполне мог воспользоваться ее беззащитностью.
— Интересное вы существо, Жанна Смит. Не щебечете, не пытаетесь кокетничать. Я начинаю подозревать, что вы совсем не знали мужчин.
— Ваше предположение вполне справедливо, поскольку я не слишком красивая и веселая девушка.
— Вы считаете себя скучной дурнушкой?
— Без этого красивого оперенья — да.
— Что же, действительно, любая женщина чувствует себя привлекательней, когда прихорошится и почистит перышки, — согласился он. — Но вы некрасивы только в собственных глазах, а мадам Нойес, без сомнения, к собственной выгоде укрепляет в вас это мнение. На самом деле, Жанна, у вас глаза — необыкновенной голубизны, а волосы — мягкие, словно у ребенка. Что вы на меня смотрите с таким негодованием? Не нравится выглядеть юной и невинной?
— Сейчас я чувствую себя скорее испорченной.
— С чего это, скажите на милость? В душе вы все равно останетесь нежной, насмерть перепуганной юной девчушкой, осмелюсь заявить, ни разу еще не целованной.
— И вы, дон Рауль, намерены исправить подобное упущение? — Щеки Жанны заалели, но голос звучал спокойно. — Так вот, может, это вас и удивит, но я поехала с вами вовсе не потому, что истосковалась по мужским объятиям. Я совершенно не жажду поцелуев первого встречного, волею случая оказавшегося богатым и красивым!
— Я никогда так и не думал, — дон Рауль несколько растягивал слова. — Не в моих правилах обольщать девушек для удовлетворения своих мужских потребностей, chica [5]. Я не герой романа Милдред: шейх, похищающий белокожую девушку с глазами, как небо на рассвете, — и мы не в пустыне. Здесь — Лазурный берег, и мы едем на ужин в ресторан. Впрочем, нас ждет там серьезный разговор.
— О чем же мы станем говорить?
— Вы все узнаете в свое время, — с этими словами он припарковал машину возле «Персидского зала», белый купол которого светился в темноте. Швейцар, облаченный в традиционный персидский кафтан и шелковый тюрбан, проводил их в фойе, где царил приятный полумрак. На мягком ковре, устилавшем пол, стояли в кадках белые олеандры, а через ажурную арку был виден громадный обеденный зал со скрытыми за колоннами нишами.
