— Оп! — сказал юноша, поднимая Александра на квадратную матерчатую попону перед собой. Они потрусили дальше, выискивая ровное место. Птолемей хотел пустить лошадь в галоп. — Твой пес все еще растет?
— Да. Он недостаточно велик для своих лап.
— Кажется, ты был прав, он определенно молосской породы, чистокровной. У него начинает расти воротник.
— Как раз вон там тот человек собирался его утопить.
— Когда не знают, чье семя, не всегда платят за щенков.
— Он назвал его дрянью и привязал к нему камень.
— Кого-то после этого покусали, так я слышал. Мне бы не хотелось, чтобы такой пес меня покусал.
— Он был слишком мал, чтобы кусаться. Это сделал я. Послушай, теперь можно пуститься вскачь.
Пес, радуясь возможности размять свои огромные лапы, несся с ними наперегонки по берегу широкой лагуны, соединяющей Пеллу с морем. Потревоженные конским топотом, в осоке кричали и били крыльями дикие утки и чайки, длинноногие цапли и журавли. Звонким чистым голосом мальчик затянул пеан конницы гетайров,[4] яростное крещендо в тон ритму атаки. Его лицо пылало, волосы развевались, серые глаза казались голубыми. Он сиял.
Птолемей придержал лошадь, давая ей передохнуть, и принялся превозносить ее достоинства. Александр отвечал как знаток, как опытный конюх. Птолемей, иногда чувствовавший свою ответственность за мальчика, спросил:
— Твой отец знает, что ты столько времени проводишь с солдатами?
— Да. Он сказал, что Силан мог бы поучить меня бросать копье в цель, а Менеста — взять поохотиться. Я бываю только с моими друзьями.
Чем меньше говоришь, тем меньше откликается. Птолемей и прежде слышал, что царь снисходительно относится к грубому обществу мальчика, лишь бы он не ходил целый день за матерью. Юноша стегнул лошадь, посылая ее в легкий галоп. Но в стрелке копыта застрял камень, и пришлось спешиться, чтобы его вынуть. Голос ребенка прозвучал сверху:
— Птолемей, это правда, что по-настоящему ты мой брат?
— Что?
Его изумлением воспользовалась лошадь, потрусившая прочь. Мальчик, сразу же подхватив поводья, твердой рукой остановил ее. Но пришедший в замешательство Птолемей отвернулся, не поднимаясь в седло. Чувствуя, что допустил какой-то промах, Александр сдержанно сказал:
— Так говорили в караульной.
Птолемей не ответил. Мальчик ждал, понимая, что в этом молчании больше сосредоточенности, чем гнева. Наконец юноша сказал:
— Да, они могли так говорить, но никто не скажет этого мне. И ты не должен. Мне придется убить каждого, кто осмелится.
