Татлин! | страница 2

Она называется «Летатлин», «Глайдер». Ее название любопытно включает в себя имя создателя, будто заговор судьбы.

Это не аэроплан и не самолет, а костный каркас птицы со сращеннопальцевыми крыльями, чтобы в ней мог летать человек. Есть такие головы, любил говорить Хлебников, которые возвращаются к архаике, будто Клемон Адер вовсе и не поднимал свой «Авион», трепетавший стрекозой, над французским лугом буйной сырой весной, когда Татлину было двенадцать лет, а Уилбур и Орвилль Райты не задевали днищем пески Китти–Хока, когда ему было восемнадцать, рядовому матросу на борту «Александра Суворова».

Мы должны разбить ту стеклянную стену, которую Сократ с Аристотелем воздвигли между природой и милым сладострастием пытливого ума.

Гераклит видел, что все вещи, борющиеся друг с другом, будто атлеты, покрасневшие от пыли, на самом деле дополняют друг друга, видел, что всё, за исключением времени, впадает в свою противоположность, не теряя ни энергии, ни материи, всё танцует от одной формы к другой.

Разве Нильс Бор не обнаружил свои сцепленные атомы у Демокрита?

У Хлебникова бывали дни, когда он жил среди солутрийских кремниевых орудий и оленьих повелителей Гилеи. Скульпторы учились у резчиков стел Гондураса. Пикассо был доисторичен, Корбюзье отражал грациозность окна и стены, позабытую после глинобитных деревень Анатолии. Бранкузи весь — от Киклад, от йоруба, от Сент–Ашула.

Татлин же вернулся к Дедалу.

Татлин — профессор Керамики в Институте Силикатов. К тому же он — художник, инженер, теоретик.

Он конструирует множество вещей. Мебель, одежду, всевозможную утварь — целый новый стиль в искусстве. Здания, памятники. И летательную машину. На нее смотрят два матроса и ухмыляются.

Женщина в туфлях без каблуков, награжденная, на груди — Орден Ленина второй степени, Герой Народа, тоже смотрит на нее. Поджала губы. Подалась на дюйм вперед. Обхватила себя за локти.

Лицо Ленина смотрит сквозь летательную машину с восьмифутового плаката.

В наше время это историческое старое здание с итальянскими стенами и вощеными полами — Пушкинский Музей. Высокие окна завесили богатыми красными портьерами, поэтому свет внутри — янтарный. Здесь хранятся трогательные реликвии поэта и его России, множество книг в красных и золотых переплетах. Много картин как русских, так и европейских. Желтые перчатки поэта.

Украинской вышивки, вдохновленной Агитпропом, больше нет, супрематистских плакатов из одних зигзагов и полукругов, портретов самовлюбленных поэтов, выполненных в яростнвх цветах и неожиданных углах футуризма. Их тоже нет.