То есть — не на твоей. Что ж, хоть к настоящей материи наконец подобрались. Кеплер, сжав на коленях кулаки, чтоб не тряслись, мучительно обдумывал, как бы прямее перейти к наиглавнейшему вопросу. Как ни печально, он колебался. Он не верил Тихо Браге. Слишком уж покоен, слишком осторожен, словно ленивый хищник, который недвижно поджидает жертву у тайной западни. (Но ведь великий же астроном. Это утешало. Кеплер верил в ученое братство.) К тому же в чем он, наиглавнейший-то вопрос? Он ведь не просто притулиться с семейством собрался в Бенатеке. Жизнь, сама по себе, — отдельное от него, таинственное нечто, почти живое существо, дивной сложности и благости, только терзаемое вечной лихорадкой; от Бенатека — при таком хозяине — он ждал совершенного порядка и покоя, дабы научиться укрощать эту свою жизнь, унять ее горячечную дрожь, ее метанья — и пусть она танцует строгий танец. Покуда он молча тосковал над этой путаницей, миг был упущен. Тихо Браге, оттолкнув оглодки завтрака, уже приподнимался.
— Надеюсь, мы увидим вас за ужином, герр Кеплер?
— Но я!..
Астроном нашаривал под столом свою шляпу.
— Вы познакомитесь кое с кем из других моих помощников, и мы прикинем новое распределение ролей, коль скоро в нашем полку прибыло. Вам, пожалуй, я препоручу лунную орбиту. Впрочем, надобно сперва спросить совета у моего верного Кристиана Лонгберга, который, как вы должны понять, на него имеет право.
Из зала выходили медленно. Браге не шел, скорее плыл — величественный корабль. Кеплер, бледный, терзал трясущимися пальцами край шляпы. Безумие сплошное. Друг и коллега! С ним обращаются, как с жалким недоучкой. Тихо Браге кивнул рассеянно — и удалился. Фрау Барбара уже ждала в отведенных комнатах. У нее всегда был оскорбленный вид, при нем ли, без него. Она спросила мрачно и нетерпеливо:
— Ну?
Он избрал отвлеченную улыбку и осторожно ее примерил:
— Ммм?
— Нет, — жена наседала, — скажи, что же было?
— A-а, мы завтракали. Гляди, что я тебе принес, — и жестом фокусника извлек из укрытия в тулье апельсин. — И я пил кофий!
Регина, выглядывавшая в открытое окно, тут повернулась и пошла к отчиму с бледной улыбкой. Его всегда чуть-чуть смущал этот невинный взор.
— Там олень мертвый во дворе, — сказала она. — Выгляни — увидишь, на телеге. Такой большой.
— Это лось, — сказал Кеплер тихо. — Лось это называется. Он пьян, напился, знаешь ли, и с лестницы свалился…
Принесли поклажу. Барбара разбирала вещи и, держа в руках пылающий апельсин, вдруг села на пол среди жалких разбросанных пожитков и разрыдалась. Кеплер с девочкой молча смотрели на нее.
