— Бог в помощь, господа хорошие, — слабенько пискнул карлик и не удостоился ответа.
Через обитую гвоздями дверь вошли в зал, где горел огонь. В красноватых сполохах бродили тени. Кеплер отпрянул, жена дышала сзади ему в ухо. Они, застыв, смотрели. Неужто их отправили в людскую? За столом подле огня сидел смуглый усач и жадно ел. Сердце у Кеплера стукнуло и покатилось. Он был наслышан о причудах Тихо Браге, — конечно, тот способен здесь обедать, конечно, вот и сидит, собственной персоной, великий человек. Но он ошибся. Усач поднял взгляд, сказал сынку Тихо:
— А! Вернулся. — Он был итальянец. — Ну, как там, в Праге?
— Кисло, — юный Тиге пожал плечами. — Кисло на мой взгляд.
Итальянец наморщил лоб.
— A-а, я тебя понял, понял. Ха.
Кеплеру становилось не по себе. Кажется, ему могли бы оказать прием получше. Что это — его нарочно унижают или так водится у аристократов? Напомнить им, кто он такой? Нет-нет, получится ужасная неловкость. Но Барбара вот-вот начнет его пилить. Что-то мазнуло его, задело, он вздрогнул. Карлик, войдя бесшумно, встал перед астрономом, невозмутимо обозрел потерянное белое лицо, близорукий взгляд, обшарпанные штаны, мятые брыжи, руки, тискавшие шляпу с пером.
— Господин математик, если не ошибаюсь. — И поклонился. — Милости просим, милости просим. — Как будто он хозяин дома.
— А это, — вступил юный Браге, — Йеппе, отцовский шут. Своего рода священная корова, предупреждаю, и судьбу предсказывать умеет.
Карлик ухмылялся, тряс большой гладкой головой.
— Ладно вам, ваша милость, я жалкий калека, кто я такой? А вы вот подзадержались. Неделю целую мы тут прождали вас с вашей… — метнув взгляд в жену Кеплера, — …поклажей. Родитель осерчал.
Тиге поморщился.
— Не забывайся, — он рявкнул, — жаба говноедская, в один прекрасный день ты мне достанешься.
Йеппе глянул вслед Тейнагелю, который хмуро прошагал прямо к огню.
— Что печалит нашего задумчивого друга?
— Из седла вытряхнулся. — И Тиге вдруг хихикнул.
— О? Стало быть, шлюхи так лютуют в городе?
Фрау Барбара вскипела. Такие речи, и при ребенке! Уж некоторое время она копила кое-какие частные укоры Бенатеку, и тут ее терпенье лопнуло.
— Иоганнес, — вывела она три зловещих слога, но тут итальянец встал и легонько ткнул Тиго пальцем в грудь.
— Скажи ему, папаше своему, что я исстрадался весь. Он все ярится, не желает меня видеть. А я не виноват: зверь-то нализался! Так ты скажешь ему, да? Ну прощай. — И заторопился прочь, накинув на плечо крыло тяжелого плаща и плюхнув на голову шляпу. Кеплер смотрел ему вслед.
