— Старая сука! — прошипела Брунгильда, изо всех сил пнув стоявший возле стены стул. — Ты мне за все ответишь! И за высокомерие свое, и за тупые принципы, и за трусость, и за сегодняшнее унижение — за все! Как только я рожу ребенка от Кая, и ты, и все остальное старичье из Президиума отправитесь на свалку! А ваше место у руля «Аненербе» займем мы! Молодые и сильные! Истинные арийцы с незамутненным предрассудками и нелепой осторожностью разумом! И нашим единственным Президентом, главой обоих подразделений, станет твой сын Кай! Правда, он еще не знает об этом, но скоро узнает! Как только я смогу заставить его полюбить меня…
Похоже, это «как только» было более чем серьезной проблемой, настоящей подводной скалой, на которую несущийся на всех парусах корабль нацистской мечты в очередной раз напоролся со всей дури.
Во всяком случае, пылающие мстительной мечтой глаза девушки мгновенно погасли, пафос сменился тоскливым раздражением, и валявшемуся на полу стулу, искренне рассчитывавшему на правдивость поговорки «лежачего не бьют», пришлось испытать очередной крах жизненных устоев.
Его снова пнули! Причем не один раз! И пинали бы дальше, не подставь он удачно одну из ножек, соорудив весьма болезненный для человеческой ноги блок.
— …! — вскрикнула гордость Западного подразделения «Аненербе», генетически стерильная человеческая особь, по праву гордившаяся совершенством своего тела и идеальной внешностью. А еще ее образованием и воспитанием занимались лучшие истинно арийские умы, так что, по идее, на выходе должен был получиться великолепный образец, настоящая Ева будущей нордической расы. Вот только непонятно тогда, откуда в лексиконе этой квази‑Евы имел место весьма обширный словарный запас портовых грузчиков Гамбурга, коим она сейчас весьма щедро делилась с обстановкой своей комнаты. — …!.. мать!..!!!
А еще краса и гордость «Наследия предков» при этом забавно прыгала, тряся ногой, что отдаленно напоминало па ирландской джиги.
В целом все было очень мило.
Причем Брунгильда так увлеклась, что не услышала, как дверь снова уехала в стену — а все из‑за чересчур исполнительного сервопривода, даже мысли не допускавшего о возможном скрипе, — и в комнату вошел высокий, великолепно сложенный молодой мужчина.
Он производил весьма странное впечатление — смесь восторга и страха.
Его идеальными чертами лица, анатомически совершенным телом, гибкой грацией движений нельзя было не восторгаться. А молочно‑белая кожа, длинные, зачесанные назад волосы цвета платины и странная, насыщенно‑серебристая радужка глаз вовсе не казались чем‑то неправильным, наоборот — все вместе выглядело весьма гармонично.
