Валерик, конечно, не поверил. Чтобы должности продавались? Нет, мир не может быть устроен так просто. Но Валерик так уже был изможден необходимостью решить судьбу несчастного миллиона, что взял да и согласился — перезревшим яблоком упав в привычные руки усатого.
— Я сейчас домой только сбегаю, — тихо вздохнул он, думая ненароком, что со сдачей в двадцать тысяч рублей ему будет куда понятней и спокойней.
— Нет! Что ты, брат! Это не мне надо нести! — вроде бы даже испугался усатый. — Где городская администрация, знаешь? Туда неси. Четвертый подъезд заходишь, через охрану, там такой лифт будет. Клади деньги в него и жми на второй этаж. Ну там и записку оставь: что хочешь такую и такую должность.
— И все?
— И все! — улыбнулся ему усатый, откусил хрусткого яблока золотыми зубами и сгинул.
Все еще находясь под властью морока, Валерик побёг домой, вытащил из-под пятнистого матраса пакет и двинул к городской администрации. Искомый подъезд обнаружился быстро — такой отчаянно угрюмый, что реформу ЖКХ хотелось начать именно с него. Охранника на месте не было, а вот лифт был. Дряхлый, с оплавленными — будто плачущими — кнопками, ну и с непременным амбре, конечно.
Валерик отсчитал себе свои законные двадцать тысяч сдачи, спрятал их в нагрудный карман, вложил записочку с прошением — будто в Стену плача пихал, соответственно перекрестил пакет и нажал на кнопку второго этажа, богобоязненно выпрыгнув из кабины в последний момент. Лифт клацнул челюстями, пожирая подношение, и тяжко поехал вверх.
Так Валерик попрощался с деньгами.
Три дня от пакета не было никаких новостей, и Валерик с этим уже даже где-то смирился: в конце концов, русский человек от судьбы своей ждет чего-то именно такого, а когда жизнь вдруг против всех правил начинает складываться, его обычно обуяет необъяснимая тревога.
На четвертый день Валерику позвонили и попросили подъехать в администрацию. Валерик взял собранный уже на всякий случай тревожный чемоданчик со сменой белья, брикетом хозяйственного мыла, ложкой, кружкой и крупой, и сел в автобус.
В администрации его провели к главе управы, взяли паспорт, а потом позвали зайти. Проклиная себя за легковерность, Валерик напоследок поскреб яичный желток на штанине, сказал себе, что перед смертью не надышишься, и шагнул в начальственный кабинет.
Глава управы был человеком грузным и изношенным — и все время переваливался, перенося вес с левой ягодицы на правую и обратно, будто сидел не в кожаном кресле, а на промасленной сковороде, и припекало все сильней.
