Покажи любому белоэмигранту — зашипит, что раз сапоги дают вместе с орденом, значит, страна ходит босиком. И разве нет логики в этом замечании? Но рядом в те же дни:
«Москве необходим метрополитен Московский Совет признал целесообразной и своевременной постройку метрополитена. В 1924 году при населении 1800 тысяч человек по городским путям сообщения будет перевезено 300 миллионов пассажиров. В 1925 году надо будет перевезти около 400 миллионов, а в 1930 году — около 800 миллионов человек. Началась разработка технического проекта московского метро. Точные сроки начала и окончания строительства пока не установлены».
Смотрите-ка, сапог нет, а метро проектируют. И ведь построят! Яхонтов представил себе, как через несколько лет москвичи совсем как ньюйоркцы будут сбегать по ступенькам к платформам своей подземки. Может быть, как в Нью-Йорке, они выложат стены станций кафелем, так что их легко можно будет мыть. Радовали и такие сообщения, как реставрация дома Тургенева в Спасском-Лутовннове. Многое радовало.
Но не все. Многое было непонятно, неприемлемо. Каждый раз Виктор Александрович пытался найти объяснение, представить себе мотивы тех или иных событии — и не мог. Не мог он понять разрушения церквей. Сам он не был религиозным человеком, отнюдь, но зачем и кому нужно было рушить храмы, в том числе и жемчужины архитектуры, — решительно не понимал. Смущала его повальная перемена названий. Он долго спорил сам с собой, но принял, оправдал появление на карте города с дерзким именем Ленинград. Он уже пришел к осознанию того, что Ленин — явление эпохальное. Яхонтов мог понять чувства людей, которые переименовали Царево-кокшайск в Краспококшанск (ему еще предстояло узнать, что Краснококшайск переименован в Йошкар-Олу). Но не понимал, почему переименовали Екатеринбург. Яхонтов допускал, что Свердлов вполне достойный человек, но и Екатерину из истории не вычеркнешь, да и привыкли люди… А уж появление на карте имени Троцкого Яхонтов оправдать никак не мог. Нет, дело не в личной неприязни, которую испытал Виктор Александрович к этому человеку, когда единственный раз увидел его в Предпарламенте. Он знал из тех же советских газет, что далеко не для всех большевиков Троцкий был авторитетом.
Непонятно было Виктору Александровичу, зачем понадобилось переименовывать Пречистенскую набережную Москвы-реки в Кропоткинскую, а Владимирский проспект в Ленинграде — в проспект Нахимсона. Белоэмигранты острили: вы слышали, в северной столице есть проспект Нахимсона с одноименным собором.
