— Объясните получше, Ваше Величество, — попросил Алекс. — Какой огонь вы имеете в виду?
Но такое усилие превышало возможности мертвого короля. Несомненно, все его силы ушли на то, чтоб выйти из своего тела, сесть на край ложа и выговорить несколько слов.
— Огонь, который сжигает… — повторил он в последний раз, чуть не плача.
А потом действие стало разворачиваться очень быстро. Какой-то человек прорывался сквозь толпу, расталкивая очередь.
— Пропустите! У меня там сын!
Алекс повернул голову, и его снежная шапка, достигшая сантиметров тридцати в высоту, наконец обрушилась.
— Господи, Алекс! Это что ж ты творишь? С ума сошел, что ли?
Солдаты не успели вмешаться. Мужчина кинулся к мальчику, подхватил его, как перышко, прижал к груди и понес прочь. Через его плечо Алекс еще видел, как король простирал к нему руку жалким, безнадежным жестом.
— Бриско уже два часа как вернулся, а тебя все нет! — негодовал отец. — Мы с ума сходили!
Алекс пытался заговорить, но подбородок у него дрожал, и он с трудом выдавил:
— Я… х-хотел ви-видеть… м-м-мертвого… к-к-короля…
— Мертвого короля хотел видеть! Как же, знаю! Но король-то старик, он имел право умереть! А тебе всего десять лет!
— Он… с-со мн-ной… г-говорил… к-к-король…
— Что ты несешь?
— Г-говорил… с-сказал… б-берегись огня… т-только он… м-меня принял за Б-бриско…
Отец приложил свою загрубелую ладонь ко лбу мальчика, но никаких признаков жара не обнаружил. Лоб был таким же, как и все остальное: ледяным. Зубы стучали, как кастаньеты. Губы посинели.
Дома спешно разожгли очаг, не жалея дров. Алекса, раздетого догола, поставили перед огнем и принялись растирать побелевшую кожу горячими полотенцами. Все трое: мать, Сельма, терла плечи и спину, отец, Бьорн, — живот и ноги, Бриско — зад. Через четверть часа мальчик немного отошел, и стало можно усадить его, не переломив, в отцовское кресло, придвинутое к очагу. Он больше не дрожал и смог выговорить более внятно:
— Я хотел только немножко еще постоять, мне позволили. А потом хотел уйти и уже не мог, окоченел…
— Алекс, ох, Алекс… — простонала мать.
Ей хотелось отругать его как следует, чтоб мальчишке это стало уроком, но не получалось. Слишком велико было облегчение, что сын нашелся, живой и невредимый. И что самое удивительное — не подхватил ни бронхита, ни ангины, ни какой-нибудь еще хвори. Раз отогревшись, он оказался совершенно здоровым, правда, слегка очумелым, как будто не совсем очнулся от какого-то сна.
