Главное — этот день был первым в его жизни опытом одиночества. Так странно было, что не с кем разделить все переживаемое. Если бы здесь, у озера, с ним был Алекс, они бы разгонялись и скользили по льду, бегали друг за другом, толкались, кричали. А так, один, он только ступил на лед и сразу вернулся на берег. Раз десять у него готово было сорваться: «Алекс, смотри! Алекс, видал?» — и слова застревали в глотке.
Под вечер, умирая от голода, он вернулся в дом. Неприветливая кухарка, ни слова не говоря, накормила его досыта тушеным мясом с картошкой, а на десерт дала какого-то густого, очень сладкого варенья, которое он не мог не признать восхитительным. Потом он пошел в конюшню, где рыжего арабского конька все еще не было. Там и просидел дотемна на охапке сена. И, наконец, поднялся в свою комнату.
Белокурая женщина сперва постучала. Он не ответил. Она тихонько отворила дверь, вошла и села на край кровати. На ней было платье нежно-зеленого бархата с широкими отворотами. «Она никогда не надевает одно и то же дважды, — подумал он, — и все-то ей к лицу…» Тем не менее он отвернулся к стенке, словно хотел спать, а она ему докучала.
— Я обещала сказать тебе правду, — начала женщина. — И скажу. Прости, если эта правда причинит тебе боль. Ты думаешь, что мы оторвали тебя от твоей семьи. Но это была не твоя семья. Равно как и мы. Они приняли тебя, когда ты был младенцем, тебе еще и суток не было от роду, и они тебе об этом так и не сказали.
— Это неправда! — крикнул он. — Неправда!
И зажал уши обеими руками.
Она оставила его крик без внимания.
— Ты на них совсем не похож. У тебя не такая форма носа, не такой рот, не такие глаза, руки, даже волосы… У тебя с ними нет ничего общего. Ты когда-нибудь об этом задумывался? Нет, никогда… Если б хоть раз задумался, ты бы сам увидел, что ты не из них. Но это не должно тебя огорчать. Твоя новая жизнь будет куда прекрасней, вот увидишь…
— Замолчите! — снова крикнул он. — Это неправда!
— Мы приняли тебя к себе… — начала она.
— Вы меня украли! — закричал он. — Я хочу домой!
— Мы тебя… забрали потому, что ты достоин большего, чем имел. Я не хочу говорить ничего дурного о твоей приемной семье, но их мир был слишком… слишком мал для тебя, их горизонт слишком узок. Что-то мы у тебя отнимаем, но то, что дадим взамен, много лучше. Со временем ты поймешь это, Фенрир.
— Я — Бриско! — выкрикнул он, захлебнувшись рыданием. — Бриско!
Она наклонилась и положила руку ему на плечо жестом, задуманным как утешительный, но он схватил эту руку и в бешенстве укусил. Любая другая женщина вскрикнула бы от боли и отдернула руку. Эта же не дрогнула и оставила свою на милость Бриско.
