— От меня не спрячешь.
Поднял сито. В опоке отпечаток: голая женщина на развернутом веере.
— Что, пепельница?
— Да… Но мы… практическую…
— Ладно, чего там… Мне не жалко. Только заву не попадитесь. Сами отвечаете.
— Мы осторожно.
Они, обрадованные, быстро доканчивают. Тащат в сушилку. Завтра зальют металлом.
4
В обеденный перерыв вместо бутылки молока мастер на пару с чернорабочим опрокинули столько же горькой.
Наклюкались до слез. Чернорабочий, плача, выкладывал свои нелады с женой. Мастер уговаривал:
— Брось горевать… Ну, их… — И, потеряв равновесие, ткнулся в старую опоку.
Вдруг послышалось быстрое:
— Шарики! Шесть!
В окно заметили приближающегося завмастерской. Мастер бессмысленно скреб руками землю, размазывая сгустившуюся кровь.
Пришлось стащить его в сушилку и закрыть. Заву «залили пушку»:
— Мастера нет. Ушел за моделями.
5
Опять, как раньше, когда не было вентиляции, спокойно бурчала форсунка, в цеху висела вонючая липкая копоть. Широко раскрывались двери, с улицы врывался сквозняк. Только делегаты не ходили по-старому в местком ругаться. Литейщики как бы отделились от других фабзайчат. Жили обособленно, скрытно.
Приходили на работу с опозданием. Раскачивались. Кому не лень, берет модель. Модель чистая, полированная, будто смеется над грязным цехом и спецовкой. Назло пачкали ее угольной пылью, присыпали мягкой жирной землей и формовали… Остальные группками толкутся. Разговоры о киношке, о вчерашних играх в футбол… Мастера работа не интересует. Повертится около своего шкафа и айда в канцелярию или к мастерам других цехов.
Цеховые трепачи и лентяи обращаются в крикливых обезьян. Мяуканье, вой, писк…
Тучей земляной пыли разлетаются разбитые о стенку шишки, от них вместо белой стены — рябая пестрота. Взлетают к потолку наполненные водой рукавицы, глухо шлепаются, разбиваясь в брызги.
Горластый Тюляляй, взобравшись под потолок, надрывно вопит в отдушину вентиляции. Трубы густо гудят.
— Алло! Але! Всем! Всем! Слушайте! Слушайте. Передает опупелый театр на волне в один сантиметр. — Дальше идет склонение «матери».
А внизу у «Крокодила» зеваки любуются на искусство обжираться. «Крокодил», промолов в свою «прорву» круг колбасы и полкило хлеба, запивает десятой кружкой воды килограммовую булку… Лицо позеленело. Пыхтит.
— Чижало желудку…
Ребята гогочут, а он, ухватившись за живот, корчится, вскакивает и опрометью в дверь. В догонку:
— Го-го-го! Ги-га-га-а!..
У шкафа с моделями состязания по меткому втыканию подъемщиков в дверь. Отчего она, ухая, ноздрится и крошится в щепки.
