– Добрый вечер, сержант! Как приятно встретить теплым весенним вечером такого симпатичного мужчину! Особенно если он в форме… просто обожаю мужчин в форме!
Наверное, Ольга привыкла, что ее сексуальный голос в сочетании с грубой лестью безотказно действует на мужчин, и решила использовать это проверенное оружие. Однако она забыла, что успела переодеться и сейчас выступает в характерной роли трудового мигранта. Поэтому реакция милиционера была бурной:
– Что, совсем сдурел, финик пересушенный? Ты за кого меня принимаешь? Надо же, уже гас-тарбайтеры голубые развелись! Скажи спасибо, что я при исполнении, а то я бы тебе сейчас ноги оторвал и в обратном порядке приделал!
Ольга попятилась, сообразив, какую роковую ошибку она допустила. Неудача подействовала на нее угнетающе. Она втянула голову в плечи и стояла перед сержантом в полной растерянности. Я решила, что должна поспешить к ней на помощь, выскочила из кабины, бросилась к милиционеру и зачастила, безбожно коверкая родной язык:
– Не ругайся, начальника! Мустафа не голубой, он просто анаша курил, у него в башка все перепуталось, он теперь себя за баба считает!
– Что?! – милиционер побагровел. – Еще и анаша? А ну, колитесь, абрикосы вяленые – где анашу брали?
– Прости, начальника! – заторопилась я, почувствовав, что только усугубила наше положение. – Мустафа не анаша курил, а простые сигареты, это я по-русски плохо говорю, не знаю как правильно называется… у нас всякий курево анаша называют…
– Что же у него – от простых сигарет крыша поехала? – недоверчиво переспросил сержант.
– Ага, – кивнула я. – С непривычки! У нас дома сигарет нету, у нас ничего нету, вот он и отвык…
– Достали вы меня уже! – рявкнул сержант. – А ну, показывайте – что везете?!
– Ничего не везем, начальника! – еще больше зачастила я. – Совсем ничего! На стройка работали, теперь домой едем!
– Открывай автобус! – продолжал горячиться милиционер. – Показывай свое ничего!
Он подошел к задней двери микроавтобуса и остановился перед ней, широко расставив ноги и положив руку на кобуру в позе белого надсмотрщика на хлопковой плантации.
Я взглянула на сестру, но ждать от нее поддержки не приходилось: Ольга все еще была в полной прострации.
Делать нечего – пришлось открыть дверцу автобуса.
– Ага! – радостно проговорил сержант, увидев плотно набитые мешки. – Это у вас называется «ничего»?
– Да я же говорю – плохо по-русски понимаю! – принялась я оправдываться. – Не знаю, как это будет по-русски… вот и сказал, что ничего!
