Пока шла работа, дантист видел, как в глазах сеньора Бенхамина нет-нет да и вспыхивал один и тот же вопрос, только окрашенный большей или меньшей тревогой. Но, дожидаясь, пока затвердеет масса, врач не разрешал ему открыть рот. Потом извлек слепок.
— Я не это имел в виду, — проговорил сеньор Бенхамин, переходя на свободное дыхание, — а анонимки.
— А-а, — протянул зубной врач. — Так и тебя они интересуют?
— Они — признак социального распада, — сказал сеньор Бенхамин.
Он снова вставил в рот зубной протез и начал медленно и старательно надевать пиджак.
— Они — признак того, что все тайное рано или поздно становится явным, — безразлично изрек дантист. Посмотрев через окно на потемневшее небо, предложил: — Если хочешь, пережди у меня, пока не пройдет дождь.
Сеньор Бенхамин повесил зонт на локоть.
— Лавка осталась без присмотра, — сказал он, тоже поглядывая на аспидную тучу, несущую в своем чреве дождь. И, помахав на прощание шляпой, вышел.
— И выбрось из головы эти мысли, Аурелио, — сказал он с порога. — Никто не думает о тебе как о трусе: ты вытащил зуб алькальду.
— Тогда, — сказал врач, — подожди минутку.
Он подошел и дал сеньору Бенхамину сложенный вдвое листок бумаги:
— Прочти и передай другому.
Сеньору Бенхамину не нужно было разворачивать листок, чтобы догадаться, что там написано. Он посмотрел на врача, от удивления раскрыв рот:
— Опять?
Дантист утвердительно кивнул головой и не отходил от двери, пока сеньор Бенхамин не ушел.
В двенадцать жена позвала врача обедать. Столовая была обставлена просто и бедно; у мебели был такой вид, словно она и на свет появилась уже старой. За столом сидела их двадцатилетняя дочь Анхела и штопала чулки. На перилах лестницы, ведущей во двор, стояли красные глиняные горшки с лекарственными растениями.
— Бедняга Бенхаминсито, [15] — сказал врач, садясь на свое место за круглым столом, — ужасно озабочен анонимками.
— Все сейчас озабочены анонимками.
— Семейство Тобаров уже собирается уезжать из городка, — вмешалась в разговор Анхела.
Мать стала наливать в тарелки суп.
— Они все распродают, — сказала она.
Втягивая носом жаркий аромат супа, дантист был сейчас далек от тревог и забот своей жены.
— Вернутся, — сказал он. — У бесстыдников память короткая.
Дуя на ложку, он ждал, что скажет по этому поводу его дочь — девица с не очень приветливым, как и у него самого, лицом, но с удивительно живым и любознательным взглядом. Однако ожидание отца оказалось напрасным: она заговорила о цирке. Сказала: там один мужчина распиливает пилой свою жену пополам, другой сует голову льву в пасть, какой-то карлик распевает песни, а акробат крутит тройное сальто-мортале над остриями ножей. Врач слушал ее и молчал, а когда дочь закончила свой рассказ, пообещал, что если не будет дождя, то сегодня вечером все они пойдут в цирк.
