— Он в заключении уже двое суток, — заметил падре.
— А я с этим зубом — две недели, — выпалил алькальд.
В полумраке комнаты начали гудеть москиты. Падре Анхель посмотрел в окно и увидел: над рекой плывет ярко-розовое облако.
— А как быть с едой? — спросил он.
Алькальд вылез из гамака и пошел к балкону — закрыть дверь.
— Свой долг я исполнил, — ответил он. — Но Сесар Монтеро не хочет, чтобы беспокоили его жену, а гостиничную пищу не ест. — Алькальд принялся распылять в комнате инсектицид. Падре Анхель полез в карман за носовым платком, чтобы прикрыть нос, но вместо платка нащупал смятое письмо.
— Ах! — воскликнул падре, пытаясь пальцами разгладить письмо.
Алькальд остановился. Падре закрыл нос ладонью, но старания оказались напрасными: чихнул два раза.
— Чихайте, падре, чихайте на здоровье, — сказал алькальд. И, улыбнувшись, добавил: — У нас демократия.
Падре Анхель тоже улыбнулся. Показывая заклеенный конверт, сказал:
— Забыл опустить это письмо на почте.
Платок свой он все-таки нашел в рукаве и высморкался. Мысли его по-прежнему вертелись вокруг Сесара Монтеро.
— Он у вас как бы на хлеб и воду посажен, — сказал он.
— Если это ему нравится, — сказал алькальд. — Насильно кормить мы его не будем.
— Меня больше всего заботит его совесть, — сказал падре.
Не отнимая платка от носа, он не отрывал от алькальда взгляда, пока тот не кончил опрыскивать комнату.
— Должно быть, она у него не чиста, раз он боится, что его отравят, — сказал алькальд. Поставил опрыскиватель на пол и добавил: — Он знает, что Пастора любили все.
— Сесара Монтеро тоже, — парировал падре.
— Но мертв все-таки Пастор.
Падре посмотрел на письмо. Небо стало темно-лиловым.
— Пастор… — пробормотал он. — У него не было времени даже на исповедь.
Прежде чем лечь в гамак, алькальд включил свет.
— Завтра мне, думаю, будет лучше, — сказал он. — После юридических формальностей можете его исповедать. Это вас устроит?
Падре Анхель был согласен.
— Это ведь ради успокоения его совести, — подчеркнул он. Падре Анхель торжественно встал. Посоветовал алькальду не злоупотреблять анальгетиками, а алькальд в ответ напомнил, чтобы падре Анхель не забыл отправить письмо.
— И еще, падре, — сказал алькальд, — постарайтесь поговорить с зубодером. — И, глядя, как священник спускается по лестнице, улыбаясь, добавил: — Все это будет содействовать укреплению мира.
Сидя у дверей почты, служащий отделения смотрел, как умирает закат. А когда падре Анхель отдал ему письмо, вошел в помещение, послюнявил языком пятнадцатисентавовую марку в счет уплаты авиатарифа и сбора на строительство и стал рыться в ящике письменного стола. Уже зажглось уличное освещение. Падре Анхель, положив несколько монет на перила, вышел не попрощавшись.
