— Он там, — сказал полицейский, мотнув головой в сторону закрытой двери. — В комнате начальника.
— Могу я с ним поговорить?
— Он изолирован, — ответил полицейский.
Падре Анхель настаивать не стал, а лишь спросил, в каких условиях содержится заключенный. Полицейский ответил, что его поместили в лучшее помещение казармы, с хорошим освещением и водой, но уже сутки, как он ничего не ест. Он ни разу не притронулся к еде, принесенной ему по указанию алькальда из гостиницы.
— Боится, что отравят, — подытожил полицейский.
— Тогда нужно было принести ему еды из дому, — сказал падре.
— Он не хочет беспокоить жену.
Словно обращаясь к самому себе, падре пробормотал.
— Нужно об этом переговорить с алькальдом.
И он двинулся было в конец коридора, где алькальд приказал оборудовать себе бронированный кабинет с бронированной дверью.
— Его нет, — сказал полицейский. — Уже два дня он дома: мучится зубами.
Падре Анхель решил пойти к алькальду домой. Обессилев от боли, тот лежал в гамаке; рядом стоял стул, на стуле — кувшин с соленой водой, пакетик анальгетиков и пояс с подсумками и револьвером. Щека по-прежнему была опухшая. Падре Анхель подтащил стул поближе к гамаку.
— Вам нужно его выдрать, — сказал он.
Алькальд выплюнул соленую воду в тазик.
— Легко сказать, — буркнул он, не поднимая головы от тазика.
Падре Анхель понял и негромко сказал:
— Если вы мне разрешите, я поговорю с зубным врачом. — И, глубоко вздохнув, добавил: — Он человек понятливый.
— Понятливый, как осел, — прорычал алькальд. — Ему кол на голове теши, а он все будет стоять на своем.
Падре Анхель проводил его взглядом до умывальника, увидел, как алькальд открыл кран и подставил опухшую щеку под струю прохладной воды, — он стоял так некоторое время с выражением неописуемого наслаждения на лице. Потом разжевал болеутоляющее и запил его тут же водой из-под крана.
— Я вполне серьезно, — продолжал настаивать падре, — я могу поговорить с зубным врачом.
Алькальд нетерпеливо отмахнулся:
— Делайте что хотите, падре.
Закинув руки за голову, алькальд лег в гамак и, закрыв глаза, часто задышал, подавляя в себе злость. Боль начала отступать. Когда он снова открыл глаза, падре Анхель все так же сидел около гамака и молча смотрел на него.
— Каким ветром вас сюда занесло, падре? — спросил алькальд.
— Сесар Монтеро, — откровенно сказал падре, — этому человеку нужно исповедаться.
— Он изолирован, — сказал алькальд. — Завтра, после юридических формальностей, можете его исповедать. В понедельник необходимо его отправить.
