Я воспряла духом, увидев, как они обнимаются, но мой оптимизм тотчас исчез, как не бывало. Лицо Колина по-прежнему выглядело постаревшим и печальным.
— Чья это идея? Твоя, Адам?
— Нет… моя, — пролепетала я.
— Ваша?!
— Они так обрадовались, когда узнали, что смогут вас увидеть на сцене! — Чувствуя, что краснею, я замолчала.
Я никогда еще не видела Колина таким. Синие глаза потухли, возле рта пролегли морщины уныния; пока я смотрела на него, он несколько раз тяжело сглотнул.
— Но… вы даже не спросили меня… Вы…
— Я хотела сделать сюрприз…
— А вам не приходило в голову, что у меня есть особая причина не водить детей на свои концерты?
— Я сожалею…
— Колин, — вмешался Адам, — будь благоразумен. Это все равно произошло бы, рано или поздно.
— И это говоришь ты! Боже, неужели мои беды никогда не кончатся? Все эти годы ты… — Колин горько усмехнулся и перевел взгляд с Адама на меня: — Извините. Боюсь, я не такой всепрощающий, как вы, Дебра.
— Колин… — начала я, но он уже повернулся к детям:
— Ладно, ребята. Пора вам возвращаться домой в свои постельки.
Близнецы, утомленные морским воздухом и обилием впечатлений, уснули прежде, чем мы успели покинуть Сикоув.
— Я сделала глупость, да? — с раскаянием спросила я.
— Нет, милая, — как-то натянуто ответил Адам. — Просто Колину пора бы уже и повзрослеть.
— Но почему он не хочет, чтобы Йен и Рут ходили на его концерты? Это же его дети, они…
— Ладно, тебе простительно — ты ничего не знала, но я-то! — не обращая внимания на мои слова, вдруг воскликнул Адам.
Я удивленно уставилась на него.
— Я все знал и должен был остановить тебя, — сокрушенно продолжил он. — Я предполагал, что так будет, и теперь ругаю себя. Мне просто казалось, что малышам пора получить должное, а Колину понять, что поклонники — явление непостоянное, они вполне могут утратить интерес, когда тебе переваливает за тридцать пять.
— Ты же не хочешь сказать… что он хранит свой возраст в тайне и стесняется собственных детей? Не может быть! Он же их обожает!
— Согласен. В Торкомбе или за четыреста миль отсюда, в Шотландии. Но не на сцене в Сикоуве, когда он скачет так, как будто ему двадцать лет.
Я была поражена. Никто и не даст ему двадцати, он не может ожидать этого. Он выглядит на свой возраст, нет смысла скрывать. В то же время Колин боится постареть — вон как обиделся, когда Адам сказал, что он начинает полнеть. И ноги у него больные…
Голос Адама, ласковый и полный сожаления, ворвался в мои мысли:
