Чорная тайна Есенина | страница 6



Есенина с фактом его смерти, невольно напрашивается вопрос: не является ли в конце концов самоубийство Есенина — воплощением образа, им самим созданного? По всей вероятности, на этот вопрос правильнее всего дать положительный ответ. Но с полной и окончательной уверенностью может разгадать эту тайну психоаналитик или психиатр, а не литературный критик. Мы поставили этот вопрос и надеемся, что в настоящей статье будущий исследователь найдет некоторый материал для ответа. В наши же задачи входит проследить развитие в плоскости литературной тех образов, которые впоследствии так или иначе были повторены действительностью. Отчасти это уже сделано в начале статьи. Обратимся теперь к самому показательному в этом смысле произведению Есенина. Мы говорим о поэме «Чорный Человек», помещенной в первой книге журнала «Новый Мир» за 1926 год.

«Чорный Человек» — поэма о бреде, галлюцинациях — словом, о душевной болезни и, если хотите, — поэма о бедой горячке.

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь
Осыпает мозги алкоголь.

Так, уже с первых строк начинается бред. В самом деле разве не бредовой образ — «мозги, осыпающиеся от алкоголя, как сентябрьская роща»? Образ в достаточной мере сложен и в тоже время он как-то ужасающе прост: с одной стороны — сравнение по очень отдаленному, в конце концов, даже примышляемому, сходству; с другой стороны — почти видимость, почти ощутимость дряблого, как лист осенний, сыплющегося в бездну мозга.

Может быть именно благодаря всему этому, с первых же строк поэмы читатель уверен: это не просто литература, это — что-то неимоверно близкое к жизни самого поэта, это, может быть — дневник.

Вся буйная и безумная жизнь Есенина ярко рисуется в строках поэмы:

В книге (речь идет о книге жизни поэта)
  много прекраснейших
Мыслей и планов.

Но эти «мысли и планы» не осуществляются, высокая и прекрасная жизнь остается только в области мечтаний, а на самом деле

Был человек тот — авантюрист

И тут же — попытки какого-то печального самооправдания:

Но самой высокой
И лучшей марки.

«Авантюрист» — так характеризует поэт самого себя. В этой характеристике звучит большая горечь: ему так хотелось бы, вместо циничной холодности авантюриста, найти в себе силы на искреннее, непосредственное чувство. Он пытается искать «спасения» в любви. Некоторое время ему кажется, что спасенье найдено; в «Москве Кабацкой» еще проблескивало: