Чорная тайна Есенина - Алексей Елисеевич Крученых

Если раньше мне били в морду,

То теперь вся в крови душа.

(С. Есенин. «Москва Кабацкая»)

Замечено, что к каждому более или менее значительному писателю прицепляется обычно какое-нибудь ходячее меткое определение сущности его творчества, каковое определение в литературном «паспорте» писателя является как бы его званием. К Чехову быстро прилепилось: «певец сумерек». А вот относительно Есенина до сих пор решить не могут, что он собственно такое: «певец деревни», «поэт Москвы Кабацкой», то ли — «певец Руси уходящей», и сколько еще этикеток приклеивают к Есенину. И все это в некоторой мере верно, но — верно не до конца. Кажется, только одно определение полно и непререкаемо останется за ним: Есенин — поэт безнадежности и самоубийства.

С самых юных лет, с самых ранних стихов и до трагической смерти поэта — во всех его произведениях чорной нитью проходит мотив безвыходного отчаяния.

Недостаток места не позволяет нам выписать все соответствующие строки и строфы (Мы проследим только «Избранные стихи»[1], «Березовый ситец» и «Москву Кабацкую»:

«Чистоты сердечной» не удержал. В убийство или самоубийство, так или иначе — чорная гибель.

Далее идут чрезвычайно примечательные строки:

Полюбить тоску. Есенин, как поэт, именно полюбил тоску и безнадежность. Раз появившись в его стихах, эта тема развилась, окрепла, овладела всем творчеством поэта и, наконец, им самим. И отказаться от нее он уже не может. Она чем то прельстительна для пего; он ее, сам не всегда это сознавая, — любит.

Мир Есенину кажется неприветливым и чужим. Смерть — блаженный исход «к неведомым пределам» —

С каждым годом, с каждым стихотворением, все темнее и неприятнее жизнь, все страшнее неизвестный преследователь:

Чорный враг — кажется Есенину — подстерегает поэта на каждом перекрестке его пути. И поэтому — что жизнь? Она не нужна и призрачна, хотя бы потому, что она более призрачна, чем тоска и отчаяние; вся жизнь — как дым.