– Ты когда-нибудь еще видела ту женщину?
– Нет. Я не знаю, кто она.
Я снова сажусь напротив Мелани.
– Думаешь, наша мать была лесбиянкой? – спрашиваю у нее тихо.
– Я задавала себе тот же вопрос, – говорит она голосом, лишенным всякого выражения.
– Может, речь шла о свидании на один вечер? Как по-твоему, отец был в курсе? И наши дед с бабкой?
Мелани идет на кухню, чтобы вскипятить чайник, раскладывает чайные пакетики в чашки. Я чувствую себя так, словно меня изо всех сил ударили по голове.
– Помнишь ссору между Кларисс и бабушкой, свидетелем которой ты стала? Может, причиной была эта история?
Мелани пожимает плечами.
– Может, и так. Не думаю, что наши буржуазные и респектабельные дед и бабка были настолько либеральны, чтобы смириться с гомосексуальностью. Не забывай, это было в 1973 году.
Она протягивает мне чашку с чаем и садится.
– А наш отец? Он знал, что происходит?
– Может, все семейство Реев было в курсе? Наверное, из-за этого разразился скандал. Но, как бы то ни было, об этом никогда не говорили. Никто не обмолвился и словом.
– А Кларисс умерла…
– Да. Наша мать умерла. И о ней тоже никто никогда не заговаривал.
Какое-то время мы молча пьем чай, сидя друг напротив друга.
– Знаешь, что меня больше всего беспокоит в этой истории? – наконец произносит Мелани. – И я знаю, что именно поэтому попала в аварию. Мне больно даже говорить об этом.
Она прикладывает ладонь к основанию шеи.
– Не знаю. И что же это?
– Но сначала я хочу, чтобы ты сказал, что в этой истории не нравится тебе.
Я делаю глубокий вдох.
– Меня не покидает чувство, что я не знаю, какой на самом деле была моя мать.
– Именно так! – восклицает моя сестра, улыбнувшись в первый раз с момента моего прихода. И пускай эта улыбка не такая веселая, как обычно. – Я подумала о том же.
– И я не уверен, смогу ли узнать, какой она была.
– А я уверена, – говорит Мелани.
– Как это?
– Первый вопрос, на который ты, Антуан, должен ответить: «А хочу ли я это знать?». Хочешь ли ты этого по-настоящему?
– Конечно! Как ты можешь сомневаться?
Она снова лукаво улыбается.
– Иногда лучше не знать. Правда может причинить боль.
Я вспоминаю день, когда нашел видеозапись, на которой Серж и Астрид занимаются любовью. Шок. Ужасная боль.
– Понимаю, что ты имеешь в виду. Я знаю, как это может быть больно.
– И ты готов ощутить эту боль снова, Антуан?
– Не знаю, – отвечаю я, не пытаясь врать.
– Что до меня, то я готова. Готова узнать правду. Я не могу делать вид, что ничего не случилось. Не хочу закрывать на это глаза. Я хочу знать, какой была наша мать.
