Лейтенант возвышался над всеми и смеялся, глядя в небо…
Молодая девушка с трудом выносила этот свободный смех, который был в некотором роде насмешкой чужеземца над жалким празднеством предместья Сан-Жералдо. Хоть она сама и не вполне сумела приобщиться к бурной радости, которая то, казалось, вспыхивала средь замерших у костра, то срывалась с крутящихся лошадок карусели, — она все же искала взглядом места, откуда пробивалось ликованье. Как определить, где центр любого предместья?.. Фелипе был в военной форме. Делая вид, что опирается на него, девушка скользила пальцами по большим пуговицам, задумчиво, ослеп-ленно… И вдруг они оказались вне праздничной толпы.
Они очутились в темной почти пустоте, потому что толпа сгущалась вблизи музыкальной команды, как бы замыкая круг. Извне было даже странно видеть, как горожане толкали друг друга: те, чьи спины уже выдавались в пустое пространство, сражались за место в толкучке, как лунатики. Молодой лейтенант и девушка смотрели на все это, стряхивая пыль с одежды. В этот момент часы на башне начали бить, протяжно и умиротворенно… Часы на колокольне всколыхнули воздух более мощно, мешаясь с певучестью тех, первых звуков. Лукресия испугалась: лейтенант с трудом держался рядом. А вдруг толпа их разделит? Она почти бежала. Главное событие этой ночи в Сан-Жерал-до еще даже не предугадывалось, городок был еще чудесным образом неуязвим — Фелипе смеялся раздраженно: «Не беги так, девочка!» Они загнули за угол и очутились на площади, мощенной камнем. Башня еще содрогалась от боя часов.
Площадь была пуста. И место так незнакомо, что девушка не сразу опомнилась. Фелипе тоже остановился, вздохнул с облегчением: «Проклятье!..» и столкнул берет на затылок.
Субботняя ночь вмещала разные миры: лейтенант кашлянул, посылая каждому свой голос без слов. Оконные стекла дрогнули от лошадиного ржанья. Ни ветерка. Несмотря на луну, статуя лошади оставалась в сумраке. Виднелось лишь, чуть яснее, острие шпаги всадника, удерживающее неподвижный отблеск. Лунный свет нарисовал на дверях домов тысячи немых дверей. И площадь замерла в неловкой позе, в какой он застал ее. Это было такое же холодное приятие, как если б послышалась дудочка слепого… Плиты, почти оголенные, отдавались на каждый стук каблуков. Девушка даже позволила себе два хлопка в ладоши… Которые разделились немедленно в глухом приветствии — вся площадь рукоплескала. В какие-то доли секунды хлопки разминулись и один за другим заглохли в переулках, обезличенных темнотой. Девушка послушала еще немного, нахмурясь, и обе ее руки взялись наконец за шляпу, чтоб нахлобучить на голову. Попрощалась с Фелипе, сказав, что негоже, чтоб их видели вместе.
