– А зачем? Посмотрела вот, что еще…
– Ну да… Как хочешь… – Игорь убрал чемодан с кровати, поставил на табуретку. – Белье, извини, несвежее, чистого нет. Жду потепления, тогда постираю, помоюсь.
– А можно не раздеваться? Так, пуховиком накроюсь.
– Как хочешь. Но лучше под одеяло. Оно верблюжье, а изба к утру выстывает… На сколько будильник завести? Автобус обычно без пятнадцати девять приходит.
– Тогда на восемь. Пока соберусь…
– Угу… Ну, устраивайся, я пойду пока выйду…
Он погасил большой свет, оставил только тусклую лампочку в прихожей. Надел шапку, толкнул дверь.
Морозный, колючий воздух обжег ноздри и грудь, тело моментом сделалось плотным, сжалось, плечи сами собой ссутулились… Осветив спичкой термометр, Игорь разглядел, что красный столбик опустился до тридцати восьми. Под утро, значит, будет за сорок. И небо все в ярких точках. Днем пасмурно, а ночи ясные…
Хотел было заглянуть в стайку, где зимовали куры, но передумал. Зачем лишний раз пускать туда холод? Завтра будет кормить, проверит. Да должны выдержать, не впервой…
Когда вернулся, Марина уже лежала в кровати, укрывшись поверх одеяла пуховиком.
– Да-а, – Игорь передернулся от бегающих под одеждой ледяных мурашек, что сейчас, в тепле, были особенно неприятны, – ночка серьезная. Утром, вообще, думаю, прижмет… А тебе на автобус.
– Как-нибудь.
Он сел на край кровати.
– Марин…
– Да.
– Помнишь…
Она засмеялась:
– Мы с тобой прямо как старые любовники после двадцати лет разлуки.
– Так и есть почти что… М-да… Это было давно, для меня действительно – в другой жизни. – Игорь сам почувствовал, что впервые за вечер говорит искренне, искренне-душевно, и ему казалось, что это получается довольно смешно. – Я был тогда безбородым, активным первокурсничком, мне все было ново, интересно, удивительно просто. Ясно, после двух-то лет в армии… Стишки писал, в театральную студию записался… А ты была всеми любимая Мариночка-медалистка… И с чего ты на меня внимание обратила?… Помнишь, как по парку гуляли? Я, как дурак, листья подбрасывал. Хм, дворники сметали, а я хватал в охапку и подбрасывал… А потом… вот…
– Ты сам этого захотел.
– Да я ничего… я не жалуюсь. Там я не могу. Честно. Совсем не могу… И, да, пусть бы я закончил институт, и что дальше? Я вот ненавижу теперь географию. И что, идти и рассказывать ее детям? Или как? Как Женька, что ли, в милицию? Пединститутские, он говорил, там нарасхват…
– Но люди ведь как-то живут, работают. Им, думаешь, все приятно? Держатся как-то, не теряют человеческий вид. А ты, извини… – Марина приподнялась на локте. – Ладно, пускай борода, а пиджачок вот этот… Ты где его откопал? Ты в нем как концлагерник.
