— Пакость зеленая! — крикнула я, отдергивая руку.
Признав хозяйку, изгородь виновато съежилась, и ближние листочки посыпались вниз.
— Кто еще? — раздалось со двора.
Пришло время съеживаться мне. Стоуш. Я прикусила губу и бочком протиснулась в дыру, до сих пор исправно исполняющую роль калитки. Что-то заросла дыра…
За последние десять лет внешне я изменилась, но, думаю, вряд ли до неузнаваемости. Из-за особенностей физиологии все шантийцы немного похожи друг на друга. У них не бывает критических перепадов веса, вы не встретите полногрудую женщину или могучего, широкоплечего мужчину. Организм просто не справится с такой нагрузкой. Попробуйте каждые четыре месяца трансформировать вымя в мужскую грудь и обратно. Затраты ресурсов тела при переходе колоссальны. Да и некоторые другие «достоинства» устроены у нас иначе, чем у людей, просто скрыты внутри. Человеку, повстречавшему шантийца в бане, тот показался бы кастратом. На деле же природа мудрее. Зачем лишний раз задействовать выматывающие организм механизмы? Стоуш говорил, у человеческих младенцев мужского пола иногда бывают похожие нарушения. Для саранчи подобное — норма. Яичники исполняют две функции: левый женскую, правый мужскую. Потому мы так и плодовиты. Шантийцы могут рожать детей и зачинать их в определенные моменты цикла. Отчасти из-за сбивки его я и заподозрила, что нечисто дело. Прошло больше четырех месяцев, а признаки перехода в другую фазу до сих пор не появились.
Я прищурилась. Солнышко светило в лицо. Хорошо-то как.
И страшно.
— Келан? — голос Стоуша звучал сухо. Сдавленно, что ли?
Разглядеть выражения лица я не смогла — слепило солнце.
— Я… я… — Горло сдавило.
Я сложила ладонь козырьком и поднесла ко лбу.
Жевлар не изменился. Как был великаном, так и остался. Массивный, могучий, угрюмый. Он мгновенно очутился прямо передо мной — когда хотел, Стоуш двигался стремительно. Вот и сейчас навис, хмуро сдвинув брови, ворчливо выдал:
— Дура ты. Или дурак. Какая фаза?
— Дура, — глухо пробормотала я, чувствуя, как волной обрушивается облегчение, а глаза становятся мокрыми.
— Ну, завой еще. — Стоуш, как когда-то в детстве, взял меня за руку. — Изгородь цапнула?
— Не признала. Пап, я такая…
Он напрягся и жестко взглянул на меня. Ах, да.
— Ничего страшного. — Стоуш отпустил запястье и вдруг сгреб в охапку на мгновенье. Тут же отпустил и указал на дом: — Живо! Пока все не расскажешь, ни шагу не ступишь… — Помолчал и тихо добавил: — Дочь.
