— Ух ты! Классный напиток! — воскликнул Энди, глотнув из кружки горячего, душистого чая.
— Ну, а теперь, дружище, — Бардалф подмигнул подростку и опять ободряюще похлопал его по плечу, — выкладывай нам свою военную тайну. Что произошло?
— Я… — Энди смутился. Было совершенно очевидно, что он не мог смотреть прямо в глаза Бардалфу и лгать. Последовала долгая пауза. Это было молчание перед исповедью, и мужчина терпеливо ждал, пока ребенок не заговорил: — Ну… на большой перемене они подошли ко мне и сказали, что моя мама такая же немощная зануда, такая же тряпка, как и я, и… и что мы с ней тупицы и растяпы, а в животе у нас вместо крепких кишок болтаются куски зефира и хозяйственного мыла.
Энди высказал все это, едва скрывая горькую обиду и негодование. Когда он замолчал, в кухне снова воцарилась тишина. Бардалф молил Бога, чтобы Дженнифер вдруг не выдержала и не нарушила эту тишину каким-нибудь возгласом или резким движением, жестом. После того как мальчик излил перед взрослыми то, что у него накипело на душе за последний час или два, ему надо было самому обдумать, взвесить все сказанное им, а для этого нужна была тишина. И Дженнифер, словно вняв мольбам Бардалфа, выдержала, не прервала ничем минутное безмолвие, в которое погрузилось все вокруг них. Нервно покрутив пальцами, Энди прерывисто вздохнул и продолжил свой невеселый рассказ:
— Я по… по… попытался проигнорировать их, как учила мама, но они толкнули меня в крапиву, а потом стали п-п-прыгать по мне и с-с-сцапали мой пакет с обедом!
Слезы покатились по его щекам, и Бардалфу стало до боли в сердце жалко ребенка.
— Успокойся, Энди, — приглушенным голосом произнес он и, взяв в ладони подрагивающие мальчишечьи руки, крепко сжал их.
— О, мой мальчик! — тихо всхлипнула Дженнифер и, к удивлению Бардалфа, неожиданно обняла сына и как-то неуклюже прижала его к груди, что-то нашептывая ему на ухо и совсем не стесняясь слез, хлынувших из ее глаз.
Бардалф поднялся и приготовил еще две кружки чая. Ему было больно смотреть, как Дженнифер укачивала сына и пыталась сдержать слезы, градом катившиеся по ее лицу.
Ей и Энди нужны были любовь и поддержка. Им нужен был человек, который бы вселял в них уверенность и веру в себя, а не грозил выселением из дома, где они родились и безвыездно прожили вдвоем все эти годы вплоть до его внезапного появления в особняке. Бардалфу вдруг стало противно от одной только мысли о том, что он пытается застращать и выгнать из «Монтрозского угла» ни в чем не повинную мать с ребенком. Эта мысль резко пошатнула его стоическое отношение к жизни и на несколько минут вызвала в душе эмоциональное потрясение. Он вспомнил испытания, перенесенные им в этом же доме полтора десятка лет назад.
