Но там же признавался, что ему не нравилось сообщество этих людей. Это были пакостные, мелкие люди, иногда предавали друг друга, спорили между собой. И то, что они спорили между собой, заставило задуматься: значит, нет истины, раз такой возникает спор между якобы поэтами и художниками. «Мои писания, — говорил он, — тогдашнего времени были такие: они отчасти и насмешливые, отчасти я хотел показать себя, хотел прославиться, иметь деньги, и я это имел, мне аплодировали, мне доставались большие гонорары, я жил вольготно, у меня были женщины, было все»…
А потом участвовал в войне. Эта война тоже породила в нем некий смысл жизни. Я не знаю, назвать это, опять-таки, желанием прославиться, возвыситься над кем-то, потому что он сам об этом так говорит: «Хотел возвыситься, хотел жить лучше, чем другие, иметь больше, чем другие, прославиться даже больше, чем Пушкин, чем Шекспир, чем Мольер»… Прославиться больше — он к этому стремился! Совершенствование, в этом плане, уже проходило в нем. «Это становится, — говорил он, — смыслом жизни». И вот то, что он вспоминает в связи с этим, когда он уже как будто далек от Бога, — для него материальные блага становятся высшими ценностями, — когда он вспоминает уже в сорокалетнем возрасте об этом прошлом, он открывает нам удивительную свою тайну, жуткую тайну, от которой дрожь пробирает. Он говорил: «Я убивал, я насиловал, я отнимал, я воровал, я делал все это. А теперь мне очень трудно, жутко все это вспоминать». Он насиловал своих крестьян, а на войне убивал людей. Он сам говорил эту правду, он не мог лгать.
Это — исповедь, а не литературное произведение. Это есть исповедь, открытый текст его души. Но потом видит, что оказывается это не жизнь. И после того, как он женился, — а тогда ему уже было 28–29 лет, — вдруг на него нападают некие минуты, когда он просто не знает, где находится и чем занимается. Перед ним возникает большой вопросительный знак: «Зачем?» Он до этого хотел расширить свое большое имение в Самаре. У него 600 голов лошадей, а хочет иметь больше. Но вдруг возникает вопрос: «А зачем мне все это?» — «Хорошо, буду иметь больше, много буду иметь, а дальше, зачем?» Он любит жену. — «А дальше, а зачем?» Он воспитывает детей. — «А дальше, а зачем?» Пишет книги. — «А дальше, а зачем?» Вот этот вопрос: «Зачем я должен это делать?» — все больше и больше довлеет над ним.
И он не может найти ответа, а раз не может, приходит к выводу: или надо сунуть голову в петлю, или же застрелиться. Или одно, или другое. Он, кстати, часто носил с собой веревку для того, чтобы это свершить, или выходил в лес с охотничьим ружьем. И он был близок к этому, очень близок, как он это описывает, а мы просто должны верить, ведь он слова не говорит без правды. В поисках ответа на вопрос: «А зачем, зачем?» он открывает вдруг в себе, в себе, подчеркиваю, Бога, то есть он возвращается к тому, от чего начал отходить, открывает смысл Бога, ибо другого ответа на вопрос: «Зачем?» — нет. «Ведь, — говорит он, — меня кто-то породил, я же не птенчик, который выбросился из гнезда, лежит в глубокой траве и там пищит. Ведь кто-то меня любил, кто-то породил, кто-то кормил, кто-то вынашивал? А кто это?» — спрашивает он и дает ответ: «Никто другой — Бог. Другой не может быть. И у Бога тоже свой смысл жизни, нам надо догадаться, постичь или постараться познать смысл жизни Творца. Если мы на этом пути будем находиться, то нам достанется смысл нашей личной жизни».
