Заметив Джека, Хейвуд крепко пожал ему руку и поздравил с первым крещением.
— Ребята, — сказал Билл, указывая на журналиста, — этот человек хочет знать все о событиях.
Рассказы посыпались как из рога изобилия. Все рабочие в камере были арестованы за участие в «незаконных сборищах». Среди присяжных, перед которыми они предстали, не было ни одного рабочего. Зато были четыре владельца фабрик.
То, что увидел Джек в окружной тюрьме, превосходило все, что он мог представить, даже побывав уже в предварительном заключении. Судя по всему, власти не считали заключенных за людей и тем более за граждан демократической страны, обладающих конституционными правами.
У одного несчастного были на ногах язвы, а тюремный врач лечил его таблетками с сахаром «от нервов». Семнадцатилетний мальчик без приговора суда содержался в лишенном солнца коридоре более девяти месяцев. Время от времени здание тюрьмы оглашал леденящий душу звериный вой человека, лишившегося рассудка, но тем не менее остававшегося в заключении.
За относительно короткий срок пребывания в тюрьме Джек несколько раз, что называется, по душам беседовал с Хейвудом. И после каждого такого разговора, он сам это чувствовал: в нем откладывалось что-то важное. Это казалось тем более удивительным, что Билл вовсе и не пытался агитировать молодого человека, наоборот, каждый раз зачинщиком выступал сам Рид.
Как-то Джек начал бурно возмущаться тюремными порядками, особенно тем, что власти попирают всякую законность. Хейвуд согласился с ним, но как-то вяло, словно речь шла о чем-то незначительном.
Рид удивился.
— Неужели вас это не возмущает, Билл?
Ответ был неожиданным.
— А чему тут удивляться? Ведь не для того они построили тюрьмы, чтобы откармливать нас яблочными пирогами.
Хейвуд рассказал Риду, что порядки в патерсоновской тюрьме отнюдь не исключение, есть тюрьмы, где к заключенным относятся еще хуже.
— Это нормальное явление, Джек. Их законы писаны не для нас — такова сущность всей системы. Поэтому я не возмущаюсь уже никакими пакостями, достаточно нагляделся на них. Я ненавижу всю систему.
— Но ведь есть же и среди привилегированных классов честные и мужественные люди! Мой отец, например, десять лет жизни отдал борьбе с хищениями государственных земель в Орегоне, и я горжусь им.
— Ну, а чего он добился? Уверен, что если в этом самом Орегоне и перестали воровать землю, то лишь потому, что уже разворовали всю до последнего акра.
Рид примолк: он уже и сам понял, что пример выбрал неудачно. С горечью вспомнил, как травили отца в последние годы его жизни. Уже без прежнего запала, а чтобы хоть как-то кончить разговор, спросил:
