К мнению Епифана Кондратьевича теперь прислушивались. Предложение было принято. Таким образом, желание Кости и Славы осуществилось: они отправлялись в разведку.
— Что, рад? — спросил Славу отец.
Исхудалый, с заострившимися чертами лица, в одной тельняшке и форменных брюках, стянутых ремнем, Николай Евгеньевич мало походил на того доктора, каким его знали в городе. Но здесь, на хуторе, его знали именно таким, каким он выглядел сейчас. Один Слава с грустью замечал, как изменился отец.
Но и Слава и Костя изменились. Скуластое веснушчатое лицо Кости сделалось медно-красным от постоянного пребывания на солнце, кожа сильно лупилась на скулах и на носу, руки огрубели, плечи раздались, окрепли, и все его худое, костлявое тело окрепло, закалилось в этой полной лишений жизни.
Слава изменился не так заметно. Румянец по-прежнему пробивался на его круглом, сильно посмуглевшем лице, но движения были уже не ленивыми, как прежде, а уверенными, проворными, взгляд черных глаз не добродушный, а пристальный и немного исподлобья. Глядя на сына, Николай Евгеньевич испытывал остро щемящее чувство. Да, детство ушло безвозвратно. Его сын стал другим.
Сопровождаемые добрыми пожеланиями, Костя и Слава быстро собрались в дорогу. На клочке бумаги Епифан Кондратьевич изобразил по памяти приблизительный план каменоломни: главный ход и четыре боковых: один налево, три направо. По его предположениям, партизаны, если они еще там, скорее всего помещаются в левом ответвлении, которое имеет два выхода: к морю и на солончаки, что, конечно, представляет большое удобство.
Наконец все готово. Лодку перегнали в устье Казанки, к острову, чтобы ребятам не пришлось в темноте (засветло отправляться рискованно) плутать среди речных отмелей. Провожали их Николай Евгеньевич и Микешин. Остальные под командой Познахирко рубили молодой орешник, камыши, лозу и маскировали катер.
Солнце садилось. Небо на закате сделалось огненно-красным. И этот пламенеющий закат напомнил вдруг Косте другой закат, когда они сидели у Епифана Кондратьевича и впервые слушали рассказ о Баклане. Лицо Кости приняло мечтательно-грустное выражение.
Он посмотрел на Славу и пошел в ту сторону, где за прибрежными камышами, среди камней, находилась могила тети Даши. Костя не был здесь ни разу с того самого печального утра. Почему-то не мог заставить себя. Теперь с новой силой его охватило горькое чувство утраты.
Ничто здесь не изменилось. Только земля на могиле немного осела, потрескалась, и уже пробивалась кое-где в трещинах и по краям могилы молодая травка. Костя не заметил, что Слава следовал за ним. Вдвоем они постояли над могилой тети Даши, в последний раз взглянули на матросский курган, темным силуэтом выступающий на огненном небе, и молча вернулись к лодке.
