И пошла матросская слава по всем дорогам и тропкам, по всем деревням и селам, дошла до самого моря. И узнали моряки-черноморцы и внесли Павла Баклана, никопольского грузчика, всю жизнь мечтавшего стать моряком, в свои боевые списки…
* * *
Костя и Слава сидели, свесив ноги с деревянного настила пристани. Море неслышно лежало внизу. Отражения звезд и пристанских огней чуть колебались в темной воде. Но все это: тишина, теплый вечер, море — не существовало сейчас для мальчиков.
Иная, грозная и прекрасная жизнь вставала перед ними. Как будто приоткрылась завеса и прошлое глянуло им в глаза: бескрайняя степь, блеск клинков, конский топот… и могучая фигура матроса Баклана, и озаренное луной лицо девушки….
Неужели все это было? И старик Познахирко партизанил в том отряде, а Дарья Степановна, тетя Даша — та самая Одарка?
— Эх! — воскликнул Костя, сорвал с головы тюбетейку, смял ее в руке. — Вот то были люди! Настоящие герои! А теперь…
— Почему же? — возразил Слава. — И теперь могут быть герои.
Оба они опять подумали о Костиной тетке, стараясь соединить образ этой молчаливой, строгой, ничем до сих пор не примечательной в их глазах женщины с образом той чудесной Одарки, которая не побоялась ни врагов, ни самой смерти, чтобы спасти Баклана.
— Как бы я хотел!.. — сказал вдруг Костя с силой, встал и принялся ходить по пристани.
Они еще долго разговаривали о том, что узнали из рассказа Епифана Кондратьевича, особенно о матросе Баклане, чей прах партизаны перенесли после войны и похоронили на острове в устье Казанки, на высоком кургане, откуда видно море.
Домой Костя вернулся поздно. Домработница Федосья, старушка, начала, по своему обыкновению, ворчать. Костя не слушал. Он поужинал, сел в своем углу. Ему вдруг представилось, какая длинная и грустная-грустная жизнь у тети Даши. Он походил по комнате, остановился перед ее дверью:
— Тетя Даша, можно к тебе?
— Входи, Костик.
Тетя Даша стояла у раскрытого окна, прислонясь головой к стене. Ее лицо впервые поразило Костю своей печальной красотой.
— Чего тебе, Костик?
— Ничего. Я у Епифана Кондратьевича был. Правда, что он когда-то партизанил, немцев, гетманцев бил? И… матрос Баклан? — Костя бросил быстрый взгляд на тетку.
Она отошла от окна, начала поправлять черные, пышные, тронутые сединой волосы.
— Так он об этом рассказывал?
Костя кивнул головой и потупился, испытывая сильное желание обнять тетю Дашу, рассказать все, что он узнал и понял и что он думает теперь о ней. Но он продолжал стоять, переступая с ноги на ногу, чувствуя на себе внимательный взгляд, говоривший, казалось ему, только одно: что он для тети Даши все еще маленький мальчик.
