Сначала опросил одноклассников. Ответы я получил настолько отличные друг от друга, что их просто нельзя было принимать в расчет. Оставалась скудная подборка семейных фотографий. До этого я их видел лишь мельком — те самые фотографии из стоящей в шкафу в коридоре зеленой обувной коробки. На этот раз я заметил, что три снимка были обкромсаны таким образом, чтобы лишить головы кого-то из запечатленных на них. Нельзя сказать, чтобы операция была выполнена бесшовно: на двух фотографиях я сумел разглядеть шею, а третью вообще разорвали на две части, склеив затем неровными кусками коричневой упаковочной ленты. Я понял: отец пытался вытравить образ брата из памяти. Но тщетность усилий была очевидна. Если потратить столько сил, пытаясь что-то забыть, сама попытка врежется в память. Придется забывать процесс забывания, а это тоже штука запоминающаяся. К счастью, отец не мог расправиться с газетными статьями в местной библиотеке. В них говорилось об эскападах Терри, его преступных художествах, об охоте на него, его поимке и смерти. Я сделал с них ксерокопии, расклеил на стенах спальни и по вечерам воображал: я и есть мой дядя — самый жестокий из злодеев, кому случалось отправлять людей на тот свет и ждать, что произрастет из их погребенных тел.
В погоне за популярностью я донес до всех и каждого в школе сведения о своих родственных связях с героем. За неимением рекламного агента я сделал все сам. Сначала новость произвела впечатление, но это была самая большая ошибка из всех, что я совершил. Первое время на меня смотрели с благоговением. Затем невесть откуда стали появляться ребята всех возрастов, у которых чесались руки меня побить. Одни хотели похвастаться, что отлупили самого племянника Терри Дина. Другие горели желанием стереть с моего лица горделивую улыбку — видимо, возгордившийся, я казался им совсем уж непереносимым. Много раз я выходил сухим из воды, но однажды мои обидчики перехитрили меня, изменив время намечавшейся взбучки: до этого все случалось после занятий, а на этот раз меня встретили до школы, перед утренним кофе. Их было четверо — все здоровяки со свирепыми физиономиями и кулаками на изготовку. У меня не было ни малейшего шанса. Меня загнали в угол. Так я принял свой первый бой.
Поглазеть на нас собралась толпа. Крики были абсолютно в духе «Повелителя мух»[3]. Я обвел взглядом лица присутствующих, надеясь, что обнаружу союзника. Ничего подобного. Все хотели посмотреть, как меня размажут по полу и я буду валяться и скулить. Я не принял это на свой счет. Просто подошла моя очередь — и все. Я уже говорил, не поддается описанию, какую радость испытывают дети, когда видят драку. Это чувство сродни ослепляющему рождественскому оргазму. В нем вся человеческая натура, не искаженная возрастом и опытом. Новенький, с иголочки, неиспорченный человек. Тому, кто сказал, что жизнь превращает людей в чудовищ, следовало бы присмотреться к природе детей-малолеток, еще не познавших неудач, горестей, разочарований и предательства, но чье поведение не отличается от поведения диких собак. Я ничего не имею против детей, но не поверю, чтобы кто-нибудь из них не захихикал, если я случайно наступлю на мину.
