И вдруг все это изменилось.
Заголовок в «Бостон Геральд» гласил: «ПОЭТ ОБРАЩЕН В ПРАХ ПАДУЧЕЙ СВИНЬЕЙ».
Как своевольничал с истиной Джейсон Плоувер при жизни, так, объявляя о его кончине, обошелся с истиной и писатель заголовков в «Геральд». Плоувер не был обращен в прах, он был расплющен.
Но дело не в этом.
У Плоувера была жена Хэрриет Спенс, адъюнкт–профессор феминистических наук в том же университете Тафтс. Ей тоже была присуща глубокая серьезность, но, не будучи подкрепленной физической массой, как у супруга, эта ее серьезность оценивалась по другой весовой категории. К тому же, обладая известной легкостью души, она полагала себя способной сносить шутки и по своему адресу. Это была привлекательная дама сорока лет, высокая, величавая и с темно–рыжими волосами.
Впервые намек на перемены, ожидавшие ее, она уловила, когда через день после смерти супруга вошла в профессорскую комнату. Семинар за нее вел ее друг, и Хэрриет зашла просто, чтобы взять какую‑то книгу. Она предположила, что один из коллег рассказывал что‑то смешное, потому что восемь–девять профессоров смеялись с такой самоотдачей, которую она никогда не наблюдала в этих стенах. Хэрриет Спенс любила мужа и была в горе от его кончины. Однако она к тому же ожидала чего‑то, что могло бы отвлечь ее от ужасной его гибели, иными словами — надеялась поучаствовать в общем весельи. Однако, увидев ее, коллеги закрыли рты, отвернулись и стали издавать одышливые звуки и покашливать, будто не что‑нибудь смешное, а какой‑то едкий дым был причиной их состояния. Несмотря на всю свою подозрительность Хэрриет в тот раз не совсем поняла, в чем дело.
Затем, в похоронном бюро, когда она говорила с директором, лицо которого было ярко–красным, она обнаружила, что ее отвлекают смешки, доносящиеся из дальней комнаты: будто в процедуре приготовлении трупа была какая особенность, которая до этого момента от нее ускальзывала. Затем и сам директор начал запинаться, пытаясь отчетливо и с надлежащей серьезностью выговаривать слово «реконструкция». В церкви священник избегал ее взгляда, и опять вдалеке ей слышался смех, как если бы церковные служащие получали необычайное удовольствие от своего рутинного труда.
Были и другие маленькие знаки, которые не стоят долгого рассказа: внимание прессы, люди, глазеющие на улице, соседи, ведущие себя с повышенной сердечностью. Во время похорон все стало ясно, и перед Хэрриет мелькнул удручающий проблеск будущего. Было много телекамер. Епископ отправил службу с подобающей серьезностью, однако среди публики раздавались хихиканья и даже взрывы хохота. Сидя в переднем ряду с двумя сконфуженными сыновьями, Хэрриет Спенс осознала, что странность смерти мужа способна стереть все его прижизненные свершения. Шесть книжечек поэзии, пусть и с седьмой на выходе, трудно противопоставить огромной тяжести гибели от свиньи, свалившейся на голову. Положите шесть книг на один конец качелей, а на другой свинью — и все тут ясно. Мы знаем из истории, что греческий поэт Эсхилл погиб, когда черепаха, оброненная пролетающим орлом, ударила его по голове и расколола череп. С тех пор уже давно репутация Эсхилла восстановлена, но можно предположить, что в Афинах был и период тайного веселья. Время было военное, и людям нужен был смех.
