Кто их принес, кто положил на подоконник? И зачем?
Распахнув окно, Варенька всматривалась в улицу, желая увидеть виновника этой глупой затеи с астрами, и... увидела его. На завалинке под окном сидел улыбающийся Ушаков.
- Зачем вы это сделали? - вместо приветствия спросила его Варенька. Я ненавижу астры!..
- Не нравятся, Варвара Васильевна? Ну и не надо, - ответил Ушаков миролюбиво. Он взял цветы и перекинул их через изгородь на дорогу. - Я пришел пригласить вас - пойдемте гулять. Такой денечек, как сегодня, может быть последний - и в году, и лично у меня. Работы стало очень много.
- Да как же я пойду? У нас дойка сейчас начнется.
Вареньке очень хотелось погулять. Дожди мешали встречам с Ушаковым, она давно с ним не виделась, но отношения их не были такими, чтобы можно было просто сказать: "Обожди меня, Костя, пока управлюсь, тогда пойдем", и девушка только могла просительно смотреть на него своими большими глазами. Но Ушаков и не рассчитывал на то, что Варенька отправится с ним немедленно.
- Дойка? - Он взглянул на ручные часы. - Ну сколько это займет? Часиков...
- Часиков - два!
Варенька засмеялась.
- Точно в девять ноль-ноль буду здесь, - сказал Ушаков. - А пока схожу навещу директора МТС. Как он поживает?
- Заработался. Злой.
Варенька прикрыла окно, чтобы не хлопало на ветру, и вышла из домика. Ушаков проводил ее до "молочной фермы", как теперь назывался скотный двор, и отправился в поле разыскивать Цымбала.
Аккуратный и точный, в девять ноль-ноль он уже снова сидел на завалинке под Варенькиным окошком, но ее еще не было, и Ушаков вспоминал разговор с Цымбалом, вместе с которым только что полтора часа провозился у мотора остановившейся машины.
"Когда меня лет через сорок - пятьдесят ребятишки спросят: что самое страшное на войне, - говорил Цымбал Ушакову, помогавшему трактористам разобраться в зажигании, - я отвечу: быть во время войны директором МТС. Что там моя партизанская работа! Нападать из засад, снимать часовых, рвать мосты - пустяк! Рвать свои нервы - вот это да! На нервах работаем, Костя".
Ушаков отлично понимал Цымбала. Он и сам часто завидовал тем танкистам, которые шли в атаку. Они сражаются, а ты сиди, жди... Они выйдут из боя задымленные, в ссадинах, синяках, усталые до крайней степени, но возбужденные, готовые хоть всю ночь рассказывать о том, как "гробанули фрицевскую коробку", как "проутюжили" окоп, как гасили огонь в пробитой башне... А ты пускай в ход станки, берись за инструменты, чини гусеницы, которые "утюжили" окоп, латай, заваривай эту башню, которую не отдали огню, проверяй пушку, снарядом которой "гробанули фрицевскую коробку". Работа твоя по трудности, по ответственности не очень-то уступит атаке, но, безусловно, в десятки раз превзойдет атаку по длительности напряжения. А рассказывать о ней будет и нечего.
