Но все шло благополучно до тех пор, пока одна из сестер не умерла. Как ни странно, она умерла не от игрушечных ран. Ее убила пневмония — в моем тогдашнем представлении страшная и таинственная болезнь. Стоило услышать слово «пневмония», и я мгновенно навострял уши. Для меня оно означало самую ужасную смерть. Я боялся даже подумать о том, как мои легкие будут сначала медленно наполнялись водой, а потом умирать, захлебываясь мною — не в реке, не в озере, а в моем утонувшем теле. Я почему–то был уверен, что от пневмонии умирают, только если рядом никого нет. Человек кричит, зовет на помощь, но никто не слышит, а когда наконец приходят люди, все уже кончено: утонул!
Когда я слышал, что кто–то умер от пневмонии — неважно, старый это был человек или молодой, — мне становилось ужасно тоскливо. Я решил для себя, что если вдруг заболею, обязательно привяжу длинную нитку одним концом к своему пальцу, а вторым к чьей–нибудь руке: если человек уйдет, а я вдруг почувствую, что умираю, то просто потяну за нитку, и он вернется обратно.
Я не умру в одиночестве, если между нами будет длинная нить.
Как бы то ни было, девочка умерла от пневмонии, и — слава богу — это был не я. В тот день, когда мне сказали о ее смерти, я всерьез и очень искренне прочел перед сном молитву. Я обещал стать таким хорошим, что любой святой рядом со мной покажется чернее угольного мешка.
Через день после похорон со двора исчезли все игрушки; позже им на смену появились новые и совсем другие, но почти неделю двор стоял голый, как безыгрушечная пустыня. Я долго раздумывал, почему это произошло, пока мне кто–то не объяснил.
Живые сестры умершей девочки боялись игрушек — они не знали, какие из них кому принадлежали раньше, и не хотели играть с тем, что теперь стало собственностью мертвеца. Девочки так легко и часто менялись друг с другом, что не было никакой возможности отделить игрушки мертвых от игрушек живых.
Родительские уговоры не помогали, и тогда взрослые решили отдать все игрушки в Армию Спасения, где они превратились в рождественские подарки для ни о чем не подозревающих бедняков.
У сестер были одинакового цвета волосы — желтые, как стены нашей квартиры. До сих пор, когда я вижу женщин с такими волосами, я сразу вспоминаю эту давнюю квартиру, готовую в любую минуту взлететь вместе с нами на воздух или отравить нас газом.
Интересно, почему я не рассказываю о своих собственных сестрах?
Наверное, эта история не про них.
