Тетушки были такие милые, что милее не бывает. Они мало что понимали в детях — тем более, в мальчишках — и я был для них загадкой, над которой они, наверняка, допоздна ломали головы. Один Бог знает, к каким невероятным заключениями они приходили! Они были так похожи одна на другую, что я сперва долго их путал. Обе носили очки, у обеих были тонкие, бледные и добрые лица. Одевались они во всё черное, с кружевными накидками на плечах, имели резкий пробор ровно посерди головы и яркие голубые глаза. Только через несколько дней я стал различать, что у тётушки Джулии были седые пряди, а во время разговора она складывала руки на груди и была мягкая и ласковая. Тётушка Дженни была чуть полнее и объемистей спереди, могла вдруг громко расхохотаться мужским смехом и отпустить злую шутку. Они никогда не покидали дома, кроме как в церковь по воскресеньям. Тогда кобылу Бетси запрягали в коляску с верхом, а Джим надевал предназначенный для этого случая плащ, не так позеленевший, от возраста, как другой, который он носил каждый день. Еще раз в месяц они выбирались на чай к священнику, и не чаще — к капитану Фиппену. Вот и всё. Они проводили время дома и в саду, иногда важно инспектируя амбар. Порой, когда закат случался «такой особенный», они брали меня с собой в верхний сад, откуда открывался захватывающий вид на долину в западную сторону, где на прощальном солнце чеканились зубцы гор. Такое, впрочем, случалось нечасто, и вели они тогда себя со всей серьезностью, будто исполняя завет Господа.
В одну такую прогулку, когда мы стояли у повалившейся яблони, которая полулежа на земле каждый год цвела и плодоносила, и любовались меркнущим закатом в изгибах реки Милл, тетушки впервые при мне упомянули Виллардов. В такой час и в таком свете ферма Виллардов вырисовывалась еще резче.. Она стояла совсем черная, квадратная и одинокая против гаснущего на западе света, и даже на таком расстоянии казалась убогой и заброшенной. Видели мы с нашего места и белый пешеходный мостик, перекинутый к главной дороге. Тетушка Джулий первая заметила переходившего по мостику человека.
— Вот он идет, — сказала она.
— Кто?
— Старый Исаак, чтоб ему свалиться и потонуть.
— Надо хорошенько постараться, чтобы утонуть в нашей Милл!
Я едва мог разглядеть на мостике человека, что‑то несшего в руке.
— А что он несет, тетя Дженни?
— Наверно, бочонок крепкого сидра.
— Думаю, сегодня они будут всю ночь петь гимны.
— Не только…
