Илария была уверена, что наследственность почти не влияет на развитие личности, главное - воспитание, среда, образование. Я не разделяла это ее убеждение, по моему мнению, одинаково важно и то и другое: и среда, в которой мы растем, и то, что несем в себе с самого рождения.
Пока ты не пошла в школу, я не знала горя: ты не спрашивала о своем отце, а я старалась не затрагивать этой темы. Но вот, ты стала общаться с другими детьми, задумываться над вопросами учителей, и начала догадываться, что в твоей жизни чего-то не хватает. Разумеется, в вашей группе были и дети разведенных родителей, дети из неблагополучных семей – но вообще ничего о своем отце не знала лишь ты одна. Как я могла объяснить тебе, в твои шесть лет, семь лет, что натворила твоя мать? И главное, по сути, мне нечего было сказать, я знала только одно: что ты была зачата тем летом в Турции. Больше ничего я не знала, но решила, опираясь на этот факт, придумать для тебя хоть сколько-нибудь правдоподобную историю.
Я купила книгу восточных сказок и каждый вечер читала их тебе перед сном. Потом я сочинила сказку лично для тебя, ты помнишь ее? В этой сказке твоя мать была принцессой, а отец – принцем Лунной Страны. Как и все принцы и принцессы они любили друг друга так сильно, что готовы были отдать друг за друга жизнь. Однако, многие при дворе завидовали этой любви. Самым большим завистником был могущественный и коварный Главный Визирь. Именно он наслал злые чары на принцессу и на дитя, которое она носила во чреве. К счастью, принца предупредил верный слуга, и потому однажды ночью твоя мать, переодевшись в платье простой горожанки, бежала из замка и добралась сюда, в город, где ты и родилась на свет.
«Значит, я дочь принца?» - спрашивала ты, глядя на меня сияющими глазами. «Конечно, - отвечала я, - только это страшная-престрашная тайна, которую никому-никому нельзя рассказывать». На что я надеялась, рассказывая тебе эту нелепую историю? Ни на что. Просто я хотела подарить тебе еще несколько лет счастливого неведения. Я знала, что однажды ты перестанешь верить в мою глупую сказку – и в ту минуту наверняка ты меня возненавидишь. И все же, я никак не могла поступить иначе, не могла не выдумать ту историю. Даже собери я все свое скудное мужество, все равно у меня не хватило бы духу сказать: «Понятия не имею, кто твой отец – быть может, этого не знала даже твоя мать».
То были годы сексуальной революции, секс стал восприниматься как естественная функция организма: считалось, что этим можно заниматься когда захочется, сегодня с одним человеком, завтра – с другим. Рядом с твоей матерью я видела с десяток молодых людей, но не помню ни одного, кто бы задержался больше, чем на месяц. Илария была сама по себе непостоянна, не имела в себе корня, откуда было взяться постоянству в отношениях? Даже если я никогда ей ничего не запрещала, не осуждала ни единым словом, меня очень тревожила наступившая вдруг свобода нравов. Меня поражало не столько количество молодых людей, сколько обмельчание чувств. Стоило пасть запретам, едва исчезло понятие «единственная любовь» - и сошла на нет глубина переживаний. Илария и ее подруги напоминали мне гостей на банкете, у которых совсем пропал аппетит, однако из вежливости они едят все, что им подают, не воспринимая даже вкуса: им все пресно – и морковка, и жаркое, и пончики.
