Синьора Рацман приготовила кофе – я сама не могу этого делать, с тех пор, как рука перестала меня слушаться, – и мы долго сидели за столом, болтая о том о сем. Наши соседи так добры, я всегда могу на них положиться, без них моя жизнь была бы гораздо труднее. Через несколько дней они отправляются в питомник за семенами и саженцами на будущую весну и зовут меня с собой. Я не ответила ни да, ни нет; мы условились созвониться завтра пораньше, часов в девять.
Было восьмое мая. Все утро я трудилась в саду; распустился водосбор и вишня была вся в цвету. К обеду негаданно нежданно появилась твоя мать. Она тихо подошла ко мне сзади и положила руки на плечи: «Не ждала?!» - выкрикнула она, и я с перепугу выронила грабли. Притворная веселость в ее голосе никак не вязалась с ее видом: лицо бледно-серое, губы поджаты. Говоря что-то, она то и дело проводила рукой по волосам, убирала их со лба, наматывала прядь на палец, принималась ее жевать.
В последнее время это было обычное ее состояние, и я не стала волноваться – во всяком случае, не больше чем обычно. Я спросила, где ты. Она сказала, что оставила тебя поиграть у подруги. Мы направились к дому, она вынула из кармана помятый букетик незабудок. «Сегодня мамин день», - сказала она и застыла, глядя на меня с цветами в руках, не решаясь сделать первый шаг. Тогда этот шаг сделала я; «Спасибо», – проговорила я, обнимая ее - и встревожилась. Прикоснувшись к ней, я ощутила невероятное напряжение – будто обняла изваяние из камня; внутри у нее, казалось, была пустота – от нее пахнуло холодом, словно из глубокой пещеры. Тогда я, помню, подумала о тебе: что будет с девочкой, спросила я себя, когда ее мать в таком состоянии? Ей делалось все хуже и хуже, и я очень о тебе беспокоилась. Твоя мать была очень ревнивой, она делала все, чтобы мы виделись как можно реже. Она хотела уберечь тебя от моего дурного влияния: ее жизнь я загубила, но тебя она еще могла спасти.
Пришло время обедать, и я отправилась на кухню что-нибудь приготовить. Воздух был теплым. Мы накрыли стол в саду, под глициниями. Я постелила скатерть в бело-зеленую клетку и поставила в центре стола вазочку с незабудками. Видишь, я помню все в мельчайших подробностях, несмотря на дырявую память. Может, я чувствовала, что вижу ее последний раз? Или же, после того, что случилось, я пыталась искусственно продлить время, которое мы провели вместе? Кто знает. Кто теперь разберет.
Нужно было сготовить что-то на скорую руку, и я решила сварить макароны в томатном соусе. Когда вода закипела, я спросила у Иларии, какие варить, обычные или крученые. Не заходя в комнату, она ответила: «Мне все равно». Я кинула крученые. Мы сели за стол, я стала расспрашивать о тебе. Она отвечала уклончиво. Над нашими головами вился рой насекомых, сновавших от цветка к цветку, от их жужжания мы порой едва слышали друг друга. Вдруг что-то темное упало в тарелку твоей матери. «Оса! Убей ее, убей!» – закричала она, вскочив со стула и опрокинув тарелку. Я поспешила к ней на помощь, приглядевшись, увидела, что это шмель, и сказала: «Не бойся это не оса, это шмель, он не жалит». Убрав его со скатерти, я положила еще макарон в тарелку. Илария, с гримасой испуга и отвращения на лице, снова села за стол, взяла вилку, покрутила ее, перекладывая из одной руки в другую, потом оперлась локтями о стол и сказала: «Мне нужны деньги». На скатерти, в том месте, куда упали макароны, осталось красное пятно.
