Иной раз случается, что я забываю выключить телевизор, и он работает весь день; даже если я не смотрю его, шум следует за мной из комнаты в комнату, и вечером, когда ложусь спать, мне трудно успокоиться, я долго не могу уснуть. Непрестанный шум, трескотня – это своего рода наркотик: когда к нему привыкаешь, уже не можешь без него обойтись.
На этом мне придется поставить точку, продолжать я пока не в силах. Страницы, которые я написала сегодня, немного напоминают торт, приготовленный сразу по нескольким рецептам: немного фруктов и творога, изюма и рома, печенья и марципанов, шоколада и клубники – в общем, одно из тех неудобоваримых произведений кулинарного искусства, что ты однажды принесла мне на пробу, сообщив, что это называется nouvelle cuisine. Винегрет? Наверное. Попади эти страницы в руки к философу - наверняка он не удержался бы и исчеркал все красным карандашом, как старый школьный учитель: «несвязно», «выходит за рамки темы», «необоснованно диалектически».
А представь, если бы все это прочитал психолог! Он мог бы написать целую диссертацию о том, как я утратила связь со своей дочерью, не осознавая своих подсознательных мотивов. Допустим, я о многом не ведала – но какое теперь это имеет значение? У меня была дочь, ее больше нет. Она погибла, разбилась на машине. В тот самый день я ей сказала, что человек, которого она считала отцом – и который, как она была убеждена, причинил ей столько горя, - не был ее отцом на самом деле. Тот день запечатлен в моей памяти будто на кинопленке – только изображение застыло, оно не движется на экране. Я отчетливо помню последовательность эпизодов, помню в них любую мелочь, помню все. Этот день по-прежнему во мне, в моих мыслях, я вижу его во сне и наяву. Он будет со мной и после моей смерти.
Дрозд проснулся, он то и дело просовывает голову в дырочку и требовательно пищит. Он почти что говорит: «Я голоден! Чего ты медлишь, корми меня!» Я встала, открыла холодильник и посмотрела, есть ли что-нибудь подходящее для птицы. Ничего не нашлось, я решила позвонить синьору Вальтеру и спросить, нет ли у него червей. Набирая номер, я посмотрела на дрозда и сказала: «Малыш, как же тебе повезло: ты вылупился из яйца и, встав на крыло, позабыл облик своих родителей».
Сегодня утром около девяти ко мне заглянули синьор Вальтер и его жена, они принесли мешочек с мучными червями (их удалось раздобыть у одного родственника, который увлекается рыбалкой). Синьор Вальтер помог мне вынуть дрозда из коробки. Его сердечко под мягкими перьями билось как сумасшедшее. Я взяла металлический пинцет, подцепила червячков, но, сколько ни махала ими перед клювом, он не проявлял к еде никакого интереса. Тогда синьор Вальтер посоветовал: «Откройте ему клюв зубочисткой и запихните туда червячков». Но у меня, разумеется, не хватило на это смелости. В конце концов, я вспомнила – ведь мы с тобой выхаживали стольких птиц: нужно пощекотать ему основание клюва. Я так и сделала – и сразу же, как будто сработала пружинка, дрозд распахнул клювик. Проглотив трех червячков, он был уже сыт.
