Поступай, как велит тебе сердце | страница 22



Илария поступила в университет в Падуе. Она могла бы учиться и в Триесте, но ей стало невыносимо жить рядом со мной. Каждый раз, когда я спрашивала, можно ли навестить ее, в ответ слышала угрюмое молчание. Учеба продвигалась крайне медленно. Я даже не знала, с кем Илария снимала квартиру – она ничего не рассказывала. Я тревожилась за нее. На дворе стоял «французский май» - закрывались университеты, повсюду вспыхивали студенческие бунты. После редких бесед по телефону я понимала, что совсем потерялась и не поспеваю за ходом ее мыслей: она то и дело была чем-то страстно увлечена, но эти увлечения постоянно менялись. Как мать я пыталась понять ее, но это было непросто - все было судорожным, сбивчивым, зыбким, слишком много новоиспеченных идей и безусловных воззрений. Илария и не говорила простыми словами, она выдавала один лозунг за другим. Меня беспокоило ее душевное состояние: она чувствовала себя частью общества, с которым разделяла идеалы, даже догмы, и это лишь усиливало свойственное ей высокомерие.

Илария училась в университете шестой год, когда однажды, не в силах вынести особенно долгое ее молчание, я села в поезд и отправилась навестить ее. Я поступила так впервые за все то время, что она жила в Падуе. Когда твоя мать открыла дверь, я опешила - вместо «здравствуй» она сказала: «Кто тебя звал?» И, не дав мне опомниться, добавила: «Ты должна была предупредить, что приедешь. Извини, я ухожу. У меня экзамен». Илария была в ночной рубашке – было очевидно, что она говорила неправду. Однако, я претворилась, что ничего такого не заметила, и сказала: «Не переживай, просто я подожду тебя, а потом мы вместе отпразднуем хорошую отметку». Через минуту она ушла – в такой спешке, что забыла на столе книги.

Оставшись одна, я принялась заглядывать в ящики – так поступила бы любая мать: я надеялась понять, что происходит в жизни моей дочери. Я не собиралась вынюхивать секреты, выведывать то, что мне знать не полагалось – такое мне всегда было противно. Во мне лишь было огромное беспокойство, и чтобы унять его, я искала хоть какой-нибудь знак, намек на то, что происходит. За исключением брошюр и листовок с революционными призывами, мне на глаза не попалось ничего – ни дневника, ни письма. На стене ее спальни я увидела плакат с надписью: «В семье живется и дышится легко… как в газовой камере». В своем роде, это и был намек.

Илария вернулась после полудня и снова заторопилась куда-то. «Как прошел экзамен?» - спросила я, стараясь быть как можно приветливей. Она пожала плечами: «Как обычно». И помолчав, добавила: «Ты за этим и приехала? Будешь следить за мной?» Я хотела избежать ссоры, и постаралась ответить спокойно и мягко: «Я приехала лишь для того, чтобы поговорить с тобой».