Блок рассмеялся. Пиншоу был толстый немолодой преподаватель, который любил, чтоб ученики откровенничали с ним. И еще он был крупный интеллигент. Скажи Пиншоу, что мечтаешь стать писателем или актером, и наверняка будешь распивать черный кофе у негo в кабинете.
— Мне часто кажется, может, мы несправедливо относимся к Пиншоу? — сказал я. — Все-таки он же добрый. И вообще, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Вдруг он что-нибудь посоветует?
— Не исключено. Ты лучше знаешь Маркема. То есть ты, видно, лучше знаешь, в чем там суть. Он вроде теперь совсем никуда, а?
Я посмотрел в дальний угол, на грустное, потерянное лицо.
— Да, похоже, — сказал я.
Блок вдруг захохотал:
— Про больного попугая слыхал? Батлер тебе не рассказывал?
Я сказал, кажется, нет, и он перегнулся через стол и зашептал. Под непристойный рассказ о бедствиях немощной птицы я решил как можно скорей пойти к Пиншоу.
Совсем стемнело, а мистер Пиншоу все говорил. Я хотел было под прикрытием мрака незаметно взять несколько бисквитов. Он подвинул ко мне коробку, не уловив — так, по крайней мере, я надеялся — моего маневра.
— Из вязкой тины слов, — говорил мистер Пиншоу, — из мокрого снега и града мимо летящих фраз родятся приблизительные чувства и мысли — слова вместо чувств и мыслей, вместо прелести и колдовства.
Мистер Пиншоу часто это повторял. Наверное, любимая цитата. Я допил кофе, заглотнув горькую гущу.
Я сказал:
— Есть земля живых и земля мертвых, и мост между ними — любовь.
Ах, Уайлдер, — мистер Пиншоу извлек из брючного кармана большой пестрый платок и высморкался.
— Единственное спасение, — заключил я, — единственный смысл.
Мистер Пиншоу спрятал платок в карман. Он длинно чиркнул спичкой о коробок и поднес огонь к трубке.
— Любовь, — сказал он, попыхивая, — но вот какого рода любовь?
— Не пойму, сэр?
— Вы подвергаете сомнению наличие разновидностей? Прекрасно. Прекрасно.
Я сказал:
— Я хотел поговорить с вами, сэр.
— Отлично. Ну так что там у вас?..
— Строго между нами, сэр, по-моему, Вильямс оказывает на Маркема дурное влияние.
— А!
— По-моему, на Маркема тяжело подействовала смерть родителей, а Вильямс меньше всего...
— Постойте-ка, в каком же это смысле — дурное влияние? Будьте откровенны, мой друг. Прежде всего факты.
И тут я понял, что ничего у меня не получится. Зря я пошел к Пиншоу. Я не мог ему открыть, на чем основаны мои опасения. Я промолчал в надежде, что он не станет припирать меня к стенке.
— Понятно, — сказал он.
