Граймс обернулся ко мне:
— Мы не можем спросить вас, не даете ли вы слабину, маршал. Это было бы грубо, и вы наверняка ответили бы, как каждый из нас: нет.
Я улыбнулась и покачала головой:
— Этих ваших вампиров я убью, Граймс. И убью всех, кто им помогает. Всех, кого разрешает мне убивать мой ордер. Отомщу за ваших людей.
— Нас месть не интересует, — сказал он.
— А меня интересует, — ответила я.
Граймс посмотрел вниз, на большую свою руку, лежащую на сиденье. Поднял на меня карие глаза на печальном лице.
— Мы не можем позволить себе мстить, маршал Блейк. Мы полиция. Мы хорошие парни. Месть — это только для преступников. Мы поддерживаем закон — месть его отменяет.
Я посмотрела ему в глаза и поняла, что он говорит искренне, из самой глубины души.
— Мужественное и чудесное чувство, лейтенант. Но люди, которых я любила, умирали у меня на руках, убитые этими тварями. Я видела разрушенные семьи… — Я мотнула головой. — Витторио — зло. Не потому что он вампир, а потому что серийный убийца. Он получает удовольствие от страданий и смертей. Он будет убивать, пока его не остановят. Закон дает мне юридическое право это сделать. Если вы не хотите, чтобы это была месть за ваших людей, то это ваши внутренние вопросы. Он будет мертв, за чью бы смерть я ни мстила ему.
— И за чью смерть вы ему будете мстить? — спросил Хупер,
На этот раз никто не мешал ему задать вопрос.
Я подумала и нашла ответ:
— За Мельбурна и Болдуина.
— Двое полицейских из СВАТ, погибших в Сент-Луисе, — сказал Граймс.
Я кивнула.
— Это были ваши близкие друзья? — спросил он.
Я покачала головой:
— Виделись однажды.
— Зачем вам мстить за людей, которых раз в жизни видели? — спросил Рокко, и от него потекла первая струйка энергии. Он опустил свои экстрасенсорные щиты — чуть-чуть. Эмпат, который хочет знать, что я чувствую на самом деле?
Машина подъехала к стоянке, Хупер стал парковаться. Я поглядела в темные глаза Рокко — темнее, чем у лейтенанта. Настолько темные, что ближе, пожалуй, к черным. От этого зрачки терялись в радужках, как у вампира, когда сила начинает заполнять его глаза — сплошь цвета радужки и без зрачка.
— Какая у вас порода?
— Порода чего?
— Вы слишком уже большой, чтобы жеманиться, сержант.
Он улыбнулся:
— Я эмпат.
Я прищурилась, разглядывая его лицо. У него зачастил пульс — чуть-чуть, слегка приоткрылись губы. Я лизнула нижнюю губу и сказала:
— На вкус — вранье.
— Я — эмпат, — повторил он очень твердо.
— И? — спросила я.
