Лодка вздрогнула под его тяжестью и осела.
— Так и на дно пойти недолго, — заметил летчик, и все в лодке заулыбались.
— Теперь-то можно трогать? — спросил мужчина в шляпе. — Все места заполнил? Я опаздываю.
— Сейчас, сейчас, товарищи, — прошепелявил перевозчик сквозь выбитый впереди зуб. — Вон еще двое желающих…
Перевозчик оторвал билетик и дал толстяку. Завздыхал, потер обрюзгшую щеку и, садясь за весла, сказал:
— К дождю, что ли… Так и ломит, так и тянет руку…
— Давай сюда, папаша. — Летчик пробрался с носа к нему. — Отсядь-ка.
— А не перевернешь?
— Да уж буду стараться… Ну, шпингалеты, отталкивайсь…
Мы с Вовкой уперлись в причал, летчик взмахнул веслами, и лодка двинулась.
— Да, — стал вслух жаловаться перевозчик, — мелеет ныне Двина… Что будет годков через десять? Суда ходить не смогут…
И верно, к августу река все отчетливей желтела мелями, и только один канал фарватера чернел, просвечивая, по середине реки.
С весел падали капли. Весла были грубые и неуклюжие. Они громко стучали и скрипели в деревянных уключинах.
Перевозчик достал кисет, оторвал от сложенной газеты квадратик, насыпал махру и заслюнил.
— Семена Михайловича все видали? — спросил он вдруг, зажигая самокрутку. — Каким молодцом, а? А ведь годков-то ему не мало. Ровесник мой.
Три дня назад в наш город приехал Буденный и выступал на площади перед народом. Мы с ребятами бегали туда, чтоб посмотреть командира легендарной Первой конной, и мне порядком отдавили босые ноги. И все-таки нам с Вовкой и Ленькой повезло: мы увидели его с крыши дома, выходившего на площадь.
Буденный оказался совсем не старым, с черными, торчком стоящими усами, говорил он бодро и уверенно, но расслышали мы немногое. До вечера толковали мы во дворе о конниках и кавалерийских атаках и сговорились завтра же пойти в детскую библиотеку и взять все, что есть о Первой конной…
Перевозчик сидел против летчика, лениво пускал клубы дыма и вспоминал:
— Вот ты еще молодой, ничего не помнишь, гражданскую не видал. А я-то знаю, что к чему… Буденный — он большой человек, про него и песня такая поется: «С неба полуденного жара — не подступи, конная Буденного…»
— «…раскинулась в степи», — допел летчик, и все засмеялись.
— Ну это ты знаешь! Вы только по песням знаете наше время, а мы-то, а мы…
— Слыхал? — спросил я Вовку.
Вовка мрачновато молчал.
— Ты вот летчик, вижу, — не унимался перевозчик, — а в какой авиации служишь — в бомбардировочной или штурмовой?
— В истребительной я, папаша, — сказал летчик, продолжая грести длинными толчками.
