Высокие стены обители, голые деревья да снег, снег, снег…
Но в тот вечер не у одного чернеца возникают опасливые, неодобрительные думы.
Не одному крутой поворот московской политики представляется рискованным.
Все надеются, конечно, что ничего плохого не случится. Но все же поведение Василия Дмитриевича, вроде забывшего, как поступал с татарами его отец, отдает изменой делу долгой общей борьбы.
В келье Андрея и Даниила темно. Лишь еле-еле теплится, не в силах осветить всю икону, лампадка в углу.
Учителю и ученику не спится. Их тоже мучат сомнения.
Верно ли поступил великий князь? Не лучше ли было договориться с Витовтом, может, в чем и уступить, да не якшаться с поганым мурзой? Ведь никогда «дружба» татар Русь к хорошему не приводила.
Ведь били их раньше, и давно уж Орду в грош не ставили, чего же теперь убоялись? Неужто Эдигей страшней Мамая? Неужто лучше дань платить и опять насилия терпеть, чем собрать дружины да пригрозить?
Небось тот же Витовт бы помог да другие города русские встали бы…
Успокоение можно найти только в мысли, что великий князь перехитрит татар, как удавалось ему это и до сих пор.
Друзья заговаривают о Василии Дмитриевиче.
Нет, не таков он, чтобы покориться Орде!
Вспоминают, что при нашествии Тамерлана великий князь сам встал во главе русских войск, что татарских послов отпускал доселе с пустыми руками, что сам водил рати на Витовта, и на новгородцев… Вспоминают все самое хорошее, чтобы утишить свои сомнения, не дать им разрастись. И в конце концов оба убеждают себя, что Василий Дмитриевич мудрей своих бояр.
Тишина, ночь, снега…
Спит Москва.
Затихает шепот и в келье художников.
Слепая вера! Сколько раз платились за нее русские люди!
Великие князья московские были богомольны. Свои храмы и монастыри они посещали часто. Любил ездить по обителям и Василий Дмитриевич. До Спасо-Андроникова монастыря же было от Кремля не больше часа пути.
Значит, великий князь бывал в эту пору у игумена Александра.
А если так, то он не мог не видеть Андрея Рублева, не полюбопытствовать, что пишет редкий мастер и не поговорить с ним.
Возможно, заходила при этом речь о татарах, и прямодушный живописец высказал, на что надеются иноки обители.
Великий князь и сам льстил себя надеждой, что обведет Орду вокруг пальца.
Ему приятно было услышать слова Андрея Рублева, и великокняжеское расположение к художнику усилилось.
Андрею же Рублеву доставило радость убедиться, что Василий Дмитриевич вовсе и не помышляет отступать от заветов отца и митрополита Алексия.
