— Грешен, матушка, — кивнул Клещ, — так ведь зелье твое уж больно добро все поставило. И ломота прошла, и силы прибыло, и в груди сухота прошла, да и сердце не больно тюкало…
— То-то и беда, — вздохнула Марфа, — коли ты б, как я говорила, винище не хлестал, табачищу не нюхал да силу на паскудниц не переводил, так и сейчас бы еще здоров был. Снадобье мое на месяц здоровым делает. Ежели живешь праведно, не грешишь, так оно год жизни прибавит. А коли ты его силу на грех перевел, так оно тебе лет пять жизни отберет. Год ты его пил да грешил. Вот и разумей, что двенадцать лишних лет прожил. А ежели еще и не постился, так и все двадцать, не менее.
— Ну, может, и еще годок протяну? — с надеждой спросил Клещ.
— Да нет, родимый, навряд ли. Второй-то раз оно уж больно много сил дает, а после втрое забирает. Жилы твои старые, лопнуть могут, в нутре кровью изойдешь.
— Ну, и на сколько дней-то оно силы даст? — азартно спросил Клещ.
— Да дня на три, не более… В бога бы верил, так, помолясь, глядишь, выдержал бы. В спокойствии, в святости, в молитве. А ты на человекоубийство силу просишь, стало быть, опять на грех. Суетишься, богохульствуешь, в гордыне неумеренной…
— Да ведь я не на православную душу руку поднимаю, — проворчал Клещ, — на губителя и супостата иду.
— Все одно — грех. Не ты ему жизнь давал — не тебе и брать. Душегубства бог не прощает. А на тебе и без того крови много. Падет она на голову твою. Дам тебе снадобье — грех на душу возьму.
— Ладно, — сказал Клещ, поежившись, — не каркай, ворона. Мои грехи на мне, а твои я себе тоже заберу. Чай, у тебя их тоже полно.
— Грешна, — кивнула Марфа, — сильны бесы. Но сила моя — чистая. Врага не допускаю. Бог милостив, он не оставит.
— Ну, коли так — прощай! — вздохнул Клещ и приподнялся, с трудом разгибая загудевшую спину. — Не желаешь помочь — так пойду, как есть. Коли бог есть — поможет, а коли нет — сам справлюсь…
Клещ скрежетнул зубами, матернулся, но выпрямился и шагнул к двери.
— Постой… — совсем иным голосом проговорила Марфа. — Куда ты поперся? Стоишь еле-еле.
— Дашь зелье? — сгребая Марфу обеими ручищами, спросил Клещ.
— Нельзя тебе, — простонала ведунья, обвисая у него на руках, — помрешь ведь! Выгоришь с нутра и помрешь! Жилы лопнут…
— Знаю уже! — буркнул Клещ. — На хрена дареного мне жизнь?! Чтоб по стенке ходить да кряхтеть до ста лет? Небо коптить да в штаны делать? Нет уж, мне бы сказали: «Помри завтра, но день тебе на гульбу!» — согласился бы!
