и рассказывать истории, как на острове. Хотя кому здесь я могу их рассказывать.
Пажитник, я обратилась к тебе за помощью, когда Ратна пришла ко мне, сжигаемая заражением в матке — следствием похождений ее благоверного. И когда Рама-свами отвернулся от той, что была его женой вот уже двадцать лет, ради новой пассии.
Послушайте, что поет пажитник: Я освежаю, как речной ветер, животворю бесплодную почву.
Да, я взывала к тебе, когда Алок, который любит мужчин, показал мне болячки, зияющие, как жадные рты на его коже, и сказал: «Я полагаю, это оно…» Когда Бинита подняла ко мне лицо, как опаленный цветок. В груди у нее опухоль, как глыба свинца, и приговор врачей — «вырезать», и ее муж с несчастным выражением глаз меряет шагами магазинчик, приговаривая: «Помогите, прошу».
Я пажитник, который вновь наполняет тело соками, возвращает ему способность любить.
Пажитник, метки, пестрые семена которого впервые были посеяны Шабари, старейшей женщиной мира. О как самонадеян тот, кто полагает, что он никогда ему не понадобится. Но придет день. Раньше, чем он ожидает.
Да-да, для всех. Даже для девушек из Бугенвиля.
Негритянские девушки являются стайкой, словно стрекозы в ночную пору. Взрывы их смеха накатывают на меня. Теплыми солеными волнами, что отнимают дыхание и тянут ко дну. Они перемещаются в затхлом сумраке магазина, как сверкающие пылинки в луче света. Первое время они вызывали во мне стыд и какую-то смутную жажду чего-то нового и волнующего.
У негритянских девушек блестящие волосы, черные как смоль. Они перехвачены резинкой или каскадами обрамляют гордо поднятое лицо, на котором выражение такой уверенности в себе, какое бывает у совершенно беззаботных созданий.
Они носят бряцающие браслеты всех цветов радуги, серьги, раскачивающиеся у оголенной шеи. Они ходят в туфлях на высоких тонких блестящих каблучках, покачивая бедрами. Их крашеные ногти — как нарядные южные цветы. А их губы…
Что для них весь этот рис-мука-бобы-тмин-кориандр? Им нужны фисташки для пулао[32] и мак для роган джош,[33] каковые они собираются готовить по книге рецептов.
Негритянские девушки смотрят мимо меня, даже когда они повышают голос, чтобы спросить: «Где у вас тут амчур?» или «размалай[34] у вас свежий?» — резко подскакивающий по-птичьи тон, словно они обращаются к глухому или какому-то недоумку.
В какой-то момент меня это злит. «Дурочки, — думаю я, — блеклые бегающие глазки со слоем туши», — моя рука сжимается в кулак, сминая лавровые листочки, которые они так небрежно бросили на прилавок.
