— Разрешите доложить, Георгий Борисович! Я тайно веду наблюдение за этим загадочным переулком. Но ничего подозрительного не обнаружил! Все попрятались по домам или просто спят.
Это был Иван Шалыто, второй незаменимый помощник Ячменева.
Ячменев любил своих молодых ассистентов. Быть может, они и не могли похвастать глубиной ума, меткой наблюдательностью и мгновенной сообразительностью, но зато с лихвой покрывали эти недостатки служебным рвением и преданностью делу. За неимением других, более умных кадров, Ячменев изо всех сил растил из Ивана и Зиновия достойную смену.
— А где Фомин?
— Сторожит покойника! Там же вся компания — эксперт, фотограф и доктор.
Ячменев поежился от холода и грустно усмехнулся:
— Если бы я был заграничный следователь — я зашел бы в бистро напротив и согрелся рюмкой перно. Но, во-первых, Ваня, я не заграничный следователь, а во-вторых, ближайшая забегаловка находится отсюда за три кило метра и там не торгуют водкой до десяти утра. Значит, у меня нет иного выхода, как войти в дом и начать расследование!
С этими словами Ячменев шагнул к парадной двери, рядом с которой висела застекленная табличка: «Академия школьных наук. Сектор истории культуры», а Иван Шалыто вернулся в телефонную будку.
В вестибюле Ячменев огляделся, Вокруг не было ничего примечательного. Вход украшали колонны, оштукатуренные под мрамор. Широкая лестница, выложенная красной ковровой дорожкой, вела на второй этаж. На стенах висели репродукции с картин, которые воскрешали славные страницы истории: «Последний день Помпеи», «Утро стрелецкой казни» и «Княжна Тараканова».
Слева, на вешалке, Георгий Борисович увидел две милицейские шинели и пальто доктора. Следователь разделся, повесил свой ратин рядом с докторским габардином и с наслаждением закурил. Когда следователи курят, кажется, что они думают. Может быть, так оно и есть.
В вестибюле было тепло, Ячменева разморило, и он заснул. Он спал и курил. Он курил и спал.
По лестнице сбежал Зиновий Фомин, длинный а тощий.
— Разрешите вас разбудить, Георгий Борисович! — почтительно обратился он к начальнику.
— Я не сплю! — сказал Ячменев, не открывая глаз.
— Разрешите доложить, вы спите стоя, как боевая лошадь!
От этого комплимента Ячменев пробудился и перешел к делу:
— Ну, что там происходит?
— Разве вы не подниметесь познакомиться с трупом? — удивился Фомин.
— Потом, потом… — отмахнулся Ячменев.
Дело в том, что Георгий Борисович ничего на свете не боялся, кроме темноты, крови и покойников. Но это была его единственные слабости.
